Правила жизни на войне

«Очень трудно идти ночью, спать хочется. Иногда уснёшь на ходу, запнёшься и упадёшь. Но бывалые солдаты нас научили: когда идёте вдвоём, то пусть один спит, а второй поддерживает. Когда ты выспишься, даёшь возможность выспаться товарищу. Хотя на ходу долго не спится, но появляется бодрость».

Несколько строк, но в них такая сила правды об обыденности войны, что сказанного уже не забудешь. Захочешь ещё больше узнать об авторе воспоминаний. Это — участник Великой Отечественной войны, профессор кафедры хакасской филологии ХГУ, заслуженный деятель науки Республики Хакасия Дмитрий Иванович Чанков.

* * *

— Маниса, Анна, Гаврил, Дмитрий, Степан, Зоя, — перечисляет Алевтина Чугунекова, дочь Дмитрия Ивановича. — Он был четвёртым ребёнком в многодетной крестьянской семье. Всё его детство прошло в Усть-Хойзе Аскизского района. Там же окончил семилетку. А дальше куда? В Абакан, в педучилище. Это было в 1940 году. Время трудное. Ему, 15-летнему, тогда старшая сестра помогала, деньги на жизнь давала, сколько могла. Пройдут годы, и отец всегда с благодарностью будет вспоминать Манису Ивановну...

А ещё брать с неё пример, но сейчас не об этом. О другом, что также помогло юному Мите выкристаллизовать свои правила жизни.

Март 1943 года. В один день призвали в армию пятерых будущих педагогов: с третьего курса — Дмитрия Чанкова, Всеволода Боргоякова, Николая Кидиекова, со второго — Илью Бурнакова и Иннокентия Угдыжекова. Команду призывников из Таштыпа (там в военное время находилось педагогическое училище) отправили в Абакан, а оттуда — в Асино Томской области. Зачислили в курсанты Асиновского военно-пехотного училища. Все попали в одну роту пулемётного батальона. Интенсивное обучение — и в августе 1943-го срочная отправка на фронт. 18-летних ребят не успели доучить и присвоить им офицерские звания.

Август 1943-го. «Привезли нас на 2-й Украинский фронт на пополнение 62-й гвардейской дивизии, которой командовал Герой Советского Союза полковник Машляк, — напишет потом в воспоминаниях Дмитрий Чанков, воевавший в составе 186-го стрелкового полка. — Боевое крещение мы получили при форсировании Днепра. Были подготовлены резиновые лодки, куда посадили по 20 человек. Мне как пулемётчику дали задание: если враг нас обнаружит, то вести огонь по тому берегу, где он засел.

Форсировать начали ночью, Днепр — река широкая, но течение спокойное. Уже перешли половину реки, как немцы нас обнаружили. Я веду огонь и наблюдаю: многие раздеваются, потому что лодки прострелены, воздух вышел, солдаты оказались в воде, и надо выплыть на этот или другой берег. Я вырос на маленькой речке, плавать не умею, поэтому-то не раздевался. Счастливая случайность — наша лодка переплыла, а дальше уже дело стрелков и автоматчиков. Так началась моя боевая жизнь».

Пришлась она на пору, когда враг отступал: «У них машины и мотоциклы, а мы их преследуем пешком днём и ночью. При дальних расстояниях пулемёты кладём на бричку, а сами пешком вместе со всеми. На фронте трудность и опасность не только в стрельбе из оружия и орудий, но в самой обстановке, где у тебя нет ни дома, ни укрытия».

А дальше Чанков рассказывает о той военной повседневности, на которую почему-то многие не обращают внимание. Бесконечные марши (гнать-гнать фашистов с нашей земли!) — и в течение суток только четыре часа на передышку, когда «повара готовят горячую пищу, солдаты (обедают), переобуваются, приводят себя в порядок».

С наступлением зимы стало ещё сложнее: «У нас ведь только шинели, а под ней гимнастёрка. Когда мы тащим со вторым номером пулемёт, а он весит почти 70 кг, одежда становится мокрой от пота. При остановке начинаем мёрзнуть, о сне разговора нет, лучше ячейку (окоп) выкопать и согреться. Со временем мы приловчились: одну шинель стелем под себя в окопе, второй накрываемся; вдвоём так теплее и можно на какое-то время заснуть».

— Отец о войне нам, детям, особо-то не рассказывал, — замечает Алевтина Дмитриевна. — Больше о солдатской дружбе, о том, как красноармейцы поддерживали друг друга. В минуты отдыха, говорил, любили петь. Особенно «Из-за острова на стрежень...» При случае каждый старался рассказать о близких, о своей малой родине. Как-то сослуживец по взводу, узбек, сказал: «А у нас гранаты растут», чем сильно рассмешил нашего отца. «Боеприпасы?..» Откуда ему, пареньку из сибирской глубинки, было знать, что есть такие плоды. Вот об этом нам он рассказывал, но не о работе пулемётчика во время боёв. А другие у него спрашивали: «Сколько фашистов ваш расчёт положил?» — «Сначала считал. До восемнадцати досчитал, а потом бросил».

На то была ярость благородная. «По ходу наступления нам встречались деревни, целиком сожжённые, только одни трубы торчат, а люди живут в землянках, — это свидетельства Дмитрия Чанкова. — Однажды мы совсем наступили врагу на хвост, преследуем по пятам. Отступая, враг сжигает хаты, которые горят быстро, у них крыши соломенные, сухие. Дом горит, мать с детьми стоят рядом с домом, плачут». Или: «Одна сторона деревни сожжена, а вторая — целая. Командир спрашивает у старика: «Почему так?» — «На той стороне деревни поймали партизана, его расстреляли, а дома там сожгли». Деяния врага наполняли нас ненавистью к нему, хотелось сполна отомстить».

…Но было место на войне и самым добрым чувствам, что вызывала солдатская дружба. «На фронте хороший друг — это как родной брат, который в трудные минуты не бросит тебя». Такими братьями нашему герою стали Сабуров — второй номер пулемётного расчёта, и сменивший его Тихомиров. 30 января 1944 года в бою осколки снаряда накрыли Митю Чанкова. На помощь истекавшему кровью солдату поспешил Юра Тихомиров. «Когда меня тяжело ранило, мой напарник и друг перевязал рану и передал меня санитарам», — с благодарностью вспоминал Дмитрий Иванович.
Спустя годы он найдёт Юрия Тихомирова. Тот приедет в Абакан, а потом пригласит побратима к себе в Тамбов. Да, они и в мирной жизни поддерживали друг друга. Дружба, испытанная войной, придавала им сил, настроения, вдохновения на дела.

И эта же самая жестокая и кровопролитная война у всякого ветерана оставляла такие острые переживания, что вряд ли их можно было отпустить. У Дмитрия Ивановича и его сослуживцев они были связаны с моментами форсирования Днепра. Солдаты с уничтоженных огнём плавсредств цеплялись за борт их лодки: «Братцы, помогите!» А те отворачивались. Ничем не могли помочь — из-за перегруза все бы утонули.

А ещё была у фронтовика печаль по своим однокурсникам. Всеволода Боргоякова, Николая Кидиекова, с которыми в 1943-м досрочно сдавал выпускные экзамены в педагогическом училище, он не дождался с войны...

— Отец говорил: «Я выжил и брат выжил, потому что крещёные», — вспоминает Алевтина Дмитриевна. — Его брат, Гаврил Иванович, тоже был на вой­не. Их мама тогда всё в Аскиз, в церковь, ездила, молилась за сыновей.