Радоница

Куда ни глянь, всюду пологие холмы, желтоватые степи. Вдали виднеются кресты, пирамидки сельского кладбища. Только оно и осталось не тронутым временем, хотя уже поредел забор, ограждавший живых от мёртвых: доски вывалились из общей цепи, лежали рядом с вывернутыми ржавыми гвоздями.

Но главное — память. Радоница. Вот уже три десятка лет приезжают сюда из ближних и дальних мест бывшие жители деревни — проведать своих усопших родных; с детства зная и почитая традиции, связанные с этим поминальным днём. Они знают: в родительский день ангелы отворяют небесные врата, и ушедшие в мир иной могут видеть и слышать, что их помнят на этой грешной земле. Приезжают с сумками, полными городской еды, с куличами и бутылкой горькой. Расстелив на ровном месте полотняные скатерти, полотенца, выкладывают на общий стол провизию, разливают водку по стопкам, чуть плеснув из них на выжженную землю...

Вот приближаются к кладбищу тётка Ольга с дочкой Фаиной с полными авоськами в руках, выкладывают содержимое на общий стол. А потом идут к могилкам маменьки и папеньки. Тётка Ольга рассказывает дорогим родителям о своих детях, кто чего добился в жизни. И жалится, что всё бы ничего, да вот только сорванец внук бросил на третьем курсе институт. Хочет деньги лопатой грести, иномарку купить. Сейчас городской молодняк богатых родителей раскатывает на блескучих машинах, девок возит, вот и ему шикарной жизни захотелось. Такие наши дела... А вообще-то живём потихоньку. Было бы только здоровье. Фая подхватила мать под руку, и они направились к могилке бабки Акулины.
— Вот, Акулинушка, мы и к тебе в гости завернули. Какая же ты была у нас на деревне рукодельница! На коклюшках такие разноцветные кружева плела — одно загляденье, — вспомнила Ольга.
— Жалко, если правнучки не унаследуют её дар. Не кружева были, а вспененные морские волны, — высокопарно вставила Фаина.
— Верно-верно. Всех она одаривала кружевными салфетками, добрая душа...  Вечная тебе память, Акулинушка!
— А вот тут Ивана Якимова холмик, — продолжает разговор тётка Ольга. — Этот был настоящий столяр-краснодеревщик, руки у него из того места росли, откуда положено. Он всё умел: и телеги делать, и сани. А какой буфет нам смастерил! Помнишь, Фая? И брал недорого.
— Пойдём, мама, дальше, а то всех нам до вечера не обойти.
— У тебя, Мирон, могилка совсем сравнялась с землёй и крест на боку. Видать, давно сюда не приезжали твои детки. А было их у тебя, Миронушка, девять душ. Вон сколько произвёл на белый свет богатырей и дочек красавиц! Наталью, твою жёнушку болезную, увезла старшая дочь Вера в город, там она и почила. Разлучили тебя с ней. А то лежали бы здесь, на верхотурочке, рядышком, как и жили когда-то — душа в душу, — вздыхает Ольга.
Подойдя к могилке Еремея Буянкина, тётка Ольга произнесла укоризненно:
— Эх, Ерёма, Ерёма, тебя и добрым словом-то вспомнить не могу. Всё пил да гулял, да жену гонял по всей деревне. Сколько она, бедная, из-за тебя слёз пролила... И фамилия-то тебе под стать. Буянил, ругался непотребными словами....
Вдруг из-за куста сирени выглянула жена Еремея и, облокотившись на железную оградку, произнесла с обидой:
— Что ж ты, Оля, так плохо о моём Еремее отзываешься?! Родить дитё я ему не могла, вот он и буянил. И любила я его такого-сякого!.. Не судите, да не судимы будете...

После поминального обеда многие бывшие односельчане, кто издалека приехал на собственных машинах, стали собираться в дорогу, остальные решили ждать рейсового автобуса. Спустившись вниз по пологому холму, они ещё раз поклонились родной деревне. 
Налетел ветерок, издали потянуло грозовым дождём. Вдруг с небес ухнул ливень! Люди, утомившись от жары и улыбаясь друг другу, подставляли лица под холодные струи... Тётка Ольга воскликнула:
— Это благодать божия!
Вдалеке показался автобус, заворачивая в их сторону по жёлтой напоённой степи. Подхватив сумки, люди заторопились. Тётку Ольгу догнала жена Еремея и робко произнесла:
— Ведь он меня иногда и Марией называл... 

Лариса КАТАЕВА,
член Союза писателей России
Абакан