Туманное далёко

Вы не поверите, я всего лишь хотел спросить дорогу и тормознул у явно жилого двора, стоящего на фоне заброшенных и давно покинутых владельцами строений.
Зияющие провалы окон, упавшие заборы, сгнившие крыши, сгорбившиеся и посеревшие от времени деревянные срубы. На вид типичная умирающая деревня, но так закамуфлированная буйной зеленью, что грустных мыслей при взгляде на сей пейзаж как-то не возникло.
А всё почему? А всё потому, что Хакасия — удивительное место! Здесь можно делать открытия бесконечно, встречать интересных людей на каждом шагу, любоваться фантастическими видами, сочетаниями красок, звуков, запахов, линиями горизонта и предаваться фантазиям. И для этого не надо лететь, плыть, ехать, бежать за тысячи вёрст в чужие края. В нашем случае оказалось достаточно переехать бондаревский мост через реку Абакан, покинуть Аскизский район, въехать в Бейский и, не отъезжая далеко от реки, свернуть влево, на песчано-глиняную дорогу. Затем так и двигаться вдоль реки, поражаясь открывающимся панорамам…
Мне, уроженцу села Аскиз, вид громоздящихся на бейской стороне гор за поросшими лесом речными островами привычен с детства. Для аскизсцев они являются частью картины мира, к ним привыкли, к тому же горы с нашей стороны ничем не хуже. Тем не менее ещё со школы другая сторона меня почему-то всегда манила. Долгими часами я разглядывал в бинокль местность, прячущуюся за речной дымкой. Подмечал особенности, узнавал старые копны сена, которые однажды поставили, но почему-то не вывезли. Так и чернели они много лет подряд, всё более осаживаясь, разметаясь и стираясь на общем фоне. Появились даже любимые места, которые значительно преображались в зависимости от времени года. Своего рода параллельный мир, близкий и недоступный. Хотя недоступность, как вы понимаете, всегда определяется необходимостью, при которой, если куда-то по делу не надо, туда и не поедешь, не пойдёшь, не полезешь. Хотя всё рядом.
Однако мне повезло. Уж не вспомню, какая муха и кого вдруг укусила, но в 1998 году мы вдруг решили сгонять на ту сторону. Мы — это отец Юрий Прокопьевич, мой брат Володя, только окончивший школу, и я, тогда собкор газеты «Хакасия» по Аскизскому и Таштыпскому районам. И затея была реализована на удивление легко — сели на мотоцикл, поехали, увидели, обалдели.
Рекомендую всем. Вид с бейских гор на пойму реки Абакан, на раскинувшийся где-то за лесом Аскиз, на обосновавшуюся правее деревню Койбалы, на ленты горных дорог, на речные острова с живописными проплешинами сенокосов, по которым бегали маленькие, словно игрушечные тракторы, синеющие вдалеке аскизские горы, завораживали. А излучины Абакана, его протоки, неожиданные галечные и песочные пляжи, большие, средние и совсем мелкие островки с причалившими к ним редкими лодками, настоящий рыбацкий рай, где никто не побеспокоит и не потревожит. Эти картины и тот неожиданный восторг так въелись в моё сознание, что спустя 25 лет мы столь же спонтанно решили совершить в те места некое паломничество, а говоря проще, скататься по тому же маршруту...

Мокрый шлагбаум

На этот раз нас было двое — я и моя супруга Елена. День стоял жаркий, летний, но по причине прошедших на неделе дождей, о которых напоминали скопившиеся местами лужи, дорога не пылила.
При этом давно и не нами замечено, стоит лишь покинуть наезженные пути и асфальтированные дороги, как сразу попадаешь в иной мир, где даже время течёт по своему распорядку. Здесь всё своё и всё другое. А машина то ныряет в настоящий тоннель из кустов облепихи, то вплотную прижимается к буйно зацветшим зарослям шиповника, то проскакивает земляничные поляны, то огибает седые курганы. Река, приближаясь и убегая за возвышенности, пускает солнечные зайчики, острова тоже никуда не делись. Видно, что травостой нынче будет добрый, а свободные от леса поляны пока ещё радуют глаз яркими жёлтыми цветами каких-то многолетних трав.
Потянулись бесконечные заборы фермерского хозяйства (чего в 1998 году не было), оттяпавшие у свободного доступа к реке изрядный кусок. Замелькали курганы, замаячила прямо по курсу деревенька. Помню, что такая была, и спокойно приготовился к форсированию водной преграды. Решил, что коли тогда мы без труда преодолели её на мотоцикле с коляской, то и сейчас трудности возникнуть не должны. И прямо-таки сильно просчитался.
Элементарно не смог найти брод или хотя бы подъезд к реке. Ткнулись в одну строну, в другую, нашли добротный юрточный комплекс, не жилой, но видно, что используемый. Вспомнили, что по дороге наблюдали признаки жизни только в двух домах. У одного скопление битых машин в стадии ремонта. У второго сельскохозяйственная техника, пара иномарок, гоночный мотоцикл, белизна свежего шифера на доме и солидных пристройках. Плюс гостеприимно распахнутая калитка. Туда и подъехали. Из дома появился человек в такой же ковбойской шляпе, как у меня. Спокойный, уверенный, явный хозяин здешних мест. Ударили по рукам. Я спросил дорогу, он взялся показать. Для чего вскочил на своего железного коня, гоночный мотоцикл, и мне с трудом удалось от него не отстать.
Не отстали. Однако вышла незадача! Место, куда нас привели, бурлило и пенилось мощными потоками воды. Едва наезженная колея уходила прямо под воду, выныривала с той стороны, но кидаться в брод желания как-то не возникло. Всплывёшь на середине и потом легко продрейфуешь прямо в реку Абакан.
— Так вам в Койбалы? — спросил хозяин, видя на лицах незваных гостей явное разочарование.
— Не то чтобы в Койбалы, скорее, на ту гору, с которой хорошо видно Аскиз. С отцом здесь были 25 лет назад, хотели повторить свой маршрут.
Ковбой на мотоцикле оказался человеком неравнодушным:
— Эх, я бы свозил, да «Нива» сломалась, как раз механика жду с райцентра. Сам не лезу туда, где ничего не понимаю.
— А здесь всегда так? Мы в прошлый раз легко пересекли мелкую речушку.
— Приехали бы попозже, так и случилось бы. Когда вода спадёт, здесь курице по колено. А пока вот так!
В общем, разговорились. Более основательно познакомились. И поняли, что нам удивительно повезло. Перед нами был фермер Пётр Михайлович Чучунов, уроженец здешних мест. Сама деревенька носит название Усть-Табат, а перегородившая нам дорогу река, соответственно, называется Табат. Представляете, четверть века понадобилось, чтобы это узнать. Ну, а раз узнали одно, тут же расспросили и про всё другое.

Богатый человек

— Тут школа была?
— Конечно, только я сам учился в Бондареве. Затем отец умер, и в 1975 году мать уехала отсюда. Так что доучивался сначала в Куйбышеве, потом в Шалгинове, тоже Бейского района. Во взрослой жизни работал в Абакане, Красноярске и в 80-х годах сюда вернулся. Ничего не поделаешь, где родился, туда и тянет. В городе сначала был электрообмотчиком, потом в горячем цехе на механическом заводе пахал. Вернулся домой. В горячем цехе работать очень вредно и тяжело, восемь лет — и на пенсию. Я до конца не доработал, мужики сказали, загнёшься там...
— Не смотрите, что сейчас здесь пустота и разорение, — продолжает Пётр Михайлович. — В детстве, помню, большое село, много людей жило, кошары стояли, совхозные коровы бродили. Но когда вернулся, тут было всего 12 жилых домов, а сейчас и того меньше. Так посчитать, здесь остались мы с женой, семья работника моего, ещё одна женщина, которая мужа в прошлом году схоронила. Видели дом с машинами? Там парень обитает рукастый, машины чинит. Но с ним непонятно, то живёт, то уезжает.
Тогда же в 80-х я стал работать в совхозе «Бондаревский», как раз в Усть-Табате размещалась ферма. В 90-х годах, понятное дело, совхоз стал умирать, зарплату выдавать прекратили, люди увольнялись и уезжали. Кто в Абакан, кто в Красноярск, кто ещё дальше подался в поисках работы.

— В совхозе кем трудились?
— Начинал с разнорабочего, потом ушёл в чабаны. Зарплата у нас хорошая была. Премиальные в конце года получали по семь-восемь тысяч советскими рублями, считай, новый «жигуль». Но кто тогда знал и предполагал, что так всё выйдет. У советского человека и в мыслях не было, что его деньги, хранящиеся в банке, могут в один миг сгореть. Я потом со своих сбережений всего две-три тысячи компенсации получил, и сказали: будь тем счастлив, хотя каждый год, считай, на машину зарабатывал. А квартира в Абакане тогда стоила четыре тысячи. Не брал, думал, ещё успею. Знай всё наперёд, конечно, детям бы жилья накупил, а не про запас рубли держал.

— Много детей?
— Три дочки.

— О, так вы богач!
— Не без этого! — смеётся фермер. — Сейчас они живут с семьями в Аскизе. Не забывают, свободное время проводят с нами, и зятья в работе помогают.

— А вы неплохо выглядите!
— На природе живу и много работаю. Хотя организм тоже оказался не железный. Теперь регулярно навещаю больницу в Абакане.

Метод жизни

— Ну, а хозяйство своё как налаживали?
— Когда всё посыпалось, ­занялся сеном. В совхозе денег уже не давали, и я через управляющего нанимал два-три трактора вместе с трактористами. Они сена накосят, соберут, вывезут. А зимой я его в Тёйский рудник продавал. Ещё стал овец чужих набирать и пас их за деньги. Потом скот, ну чтобы хоть как-то прожить. А с наступлением 2000-х ушёл на личное подсобное хозяйство. Стал разводить коров, овцами занялся и довёл отару до 1000 голов. Был момент, когда помощь от бюджета шла хорошая, и чем больше поголовье, тем больше дотация. В год выходило по 600 тысяч ­рублей. На эти деньги можно было и рабочих нанять. Плюс ещё 200 — 300 тысяч дотации на корма и на ГСМ.
Сейчас фермер. От овец избавился, невыгодно стало держать. Комбикорм покупать надо, зерновые не сею. Стрижка — это 100 тысяч заплатить рабочим. Посчитал, посчитал и понял: надо переходить на коней и скот. Вот и держу по сто с лишним голов коней и КРС мясного направления. Правда, и тут заковыка — убойные цеха. А куда я со своими животными? Везти в Аскиз? Так провоз оплати, забой оплати. Что потом? На рынок приедешь и должен продать мясо дороже, чтобы расходы отбить. А как продашь, если дороже не берут?! Невыгодно. Из-за чего продаю скот живьём. Люди приезжают, набирают, сколько надо голов возрастом до года, платят деньги и уезжают. Коней лет семь в ближний зарубеж отправляю. Правда, в прошлом году один парень из Кемерово с ценой обломил. До этого пять лет вывозил. Но мы всё равно ищем выгодных покупателей, дающих нормальную цену. ­Созваниваемся с фермерами, узнаём, кто, за сколько и когда. Нашёл, где дороже, отдал...

Честный бой

— Торгуетесь?
— Конечно, без этого никак! К тому же мой товар не с неба падает, работать тяжело и много приходится. Поэтому здесь так: является покупатель, смотрит и называет цену, к примеру, 35 тысяч рублей за голову. Я ему — 45 тысяч за голову. С чего и начинается торг, и так до тех пор, пока не договоримся. После чего ударили по рукам, он рассчитался, я отдал и разошлись. Всё честно, без обмана и у кого терпения больше. Последний раз сдал коней по 45 тысяч за голову, хотя приехали с предложением — 35 тысяч. Я торопился, надо было землю выкупать, поэтому сильно не торговался. А те, кто подождал, сдали по 50 — 60 тысяч за голову.

— Землю берёте?
— Обязательно! Хотя мне 20 гектаров государственной земли, которые я раньше арендовал, обошлись почти в полмиллиона. За два года цена выросла чуть ли не в три раза. В то же время брал 25 гектаров земли у частника — 100 тысяч отдал. Но куда деваться, надо брать. За аренду каждый год платить тоже невыгодно. Здесь в сторону моста последний участок остался — 75 гектаров. Мне назвали стоимость — один миллион 400 тысяч рублей. На следующий год надо выкупать. У меня ещё земля на острове, со стороны Аскизского района который до моста тянется. Больше половины забрал. Там луга заливные, поэтому засуха не засуха — всегда сено наготовить можно.
В прошлом году сена по Хакасии не было. А я там скосил, в горах скосил, и сразу покупатели набежали. Мне бы зажать для себя, — вновь смеётся фермер, — да не по-человечески получается. К тому же нынче откажешь, на следующий год могут и не приехать. Из-за чего старался, чтобы людям в первую очередь, а себе потом. Слава богу, хватило...

Яркий цвет

— Мы сейчас ехали, видели на той стороне жёлтые цветочные поляны!
— Это сейчас. Чуть раньше на островах краснокнижные жарки зацветают, тогда и настоящая красота наступает. Поля оранжевые-оранжевые. Красиво очень! Если тепло, и в сентябре они второй раз появляются. А когда жарки второй раз цветут, осень долгая будет...

— Породу коней поддерживаете?
— Естественно, у меня три элитных жеребца. Один неделю поработает, потом второй заступает, и так по очереди. Последнего привёз из Канска, в 250 тысяч обошёлся. Кстати, юрты видели? Это хозяйства главного коннозаводчика Хакасии Ивана Ивановича Миндибекова. У него здесь отец жил. Теперь каждый год их род собирается и отмечают свой праздник солидно, с размахом.

— В госпрограммах участвуете?
— Участвуем! По животным сейчас, правда, не очень, а вот по технике программы серьёзно помогают. Возвращается до 50 процентов затрат. В прошлом году взял трактор за два миллиона 800 тысяч, в этом году мне должны вернуть миллион четыреста. Грабли новые взял за 240 тысяч, 120 тысяч рублей уже вернули. Это выгодно. Конечно, приходится возиться с документами, с договорами. В минсельхозпроде республики не дураки сидят, а то некоторые хитрованы старую технику где-нибудь вымутят и пытаются выдать за новую. Я же с Новосибирска грабли заказывал, мужики хвалили. А так у меня два трактора и на 300 гектаров хватает сена накосить. Сейчас зятя жду в помощь. В отпуск пойдёт — и на покос.

Наглый вор

— Вы теперь живому коню железного предпочитаете? — киваю на мотоцикл.
Фермер искренне рассмеялся.
— У нас, кто конями занимается, теперь все на мотоциклах ездят. Один аппарат угробил, по горам летая, это второй. Но так быстрее и удобнее. Часов в пять встал, до табуна лошадей уехал, проверил, пересчитал и обратно, дальше по хозяйству управляться. Но в своё время пришлось и верхом на коне немало поездить.

— Воруют?
— Бывает. В прошлом году половину косяка угнали — 41 голову. Потом 39 около Куйбышево обнаружились, но две кобылы-тяжеловозы пропали. Не нашли. В полицию заявления писал, да без толку. Я тогда всем по округе сообщил, что такие дела, и сам поехал искать на «Ниве». А в той стороне табунщики стоят, в том числе мои родственники. Они и нашли. Я пока в другом месте ездил, обнаружили и меня вызвали. В это время полиция сюда приехала. Мы пригнали, вместе пересчитали. Две головы нет. Заявление написал, и они уехали.
Через неделю в Кызыл уехал, мне Серёга Кончаков звонит, тоже коней держит: «Петро, ты где коней нашёл? У меня 14 голов угнали!» Я говорю: между Чаптыково и Куйбышево. Они для поиска коптер в воздух запустили, так и нашли в заброшенном загоне. Забрали. Надо было, конечно, подождать до ночи, чтобы воры пришли, тогда бы их на месте взяли. И я тогда на них свою пропажу бы навешал. Не утерпели...

Так и беседовали мы на берегу шумящей реки Табат. Солнце всё больше крепло, забираясь в зенит, где-то, к неудовольствию хозяина, орал петух.
— Нет, он у меня дождётся. Его обязанность рассвет и закат встречать, а не целый день округу беспокоить. А вообще, опасаюсь, что река Табат скоро в лучшем случае превратится в грязный ручей.

— С чего это?
— В верховьях нынче золотодобытчики встали, а как они работают, вы и сами знаете. Цены на лес бешеные стали, поэтому деревянные дома уже никто не строит. Берут пеноблоки, забор делают из металлического проф­листа. Доски сейчас дорогие, чтобы их на забор пускать, железо дешевле.

— Чем, кроме работы, увлекаетесь? Время ещё на что-то остаётся?
— Зимой появляется. У меня в косяке верховые лошади для охоты есть. Увлекаюсь. Сезон начинается, разрешение берёшь и вперёд. И рыбалка, само собой. С января по апрель каждый месяц по два-три раза собираемся компанией — и в верховья Малого Абакана удить.

— Какую рыбу предпочитаете?
— Налима. Ловлю килограмма по два-три и домой.

Родное гнездо

— Скажите, все ваши корни здесь, в Усть-Табате?
— Здесь, где же ещё! И дедушка, и бабушка тут похоронены, и другие родственники. Дедушка по материнской линии из Чилан Таштыпского района. Отец родом из Черёмушек. Раньше он жил около моста, там была деревня Конура. И когда её водой смыло, отец переехал сюда, в 50-х годах.

— А местность вокруг прямо усеяна курганами.
— Да, много. Когда я здесь ребёнком жил, археологи из Ленинграда постоянно наезжали. Каждый год в окрестностях деревни копали, а мы с пацанами за ними. Что найдут, придём и тоже разглядываем. Кстати, видели, что золото находили. А когда в совхозе работал, в песчаниках захоронения постоянно дождём размывало. Кости на поверхность выходили. Как-то не выдержал, сам начал подкапывать. Курган большой, ветром с края раздуло. Смотрю: лошадиные кости. Покопал, седло появилось, сбруя и дальше всадник.
В середине кургана, видимо, большой человек лежал, а с краю его слуг или воинов похоронили. Бабушка, помню, увидела, отругала, заставила обратно закопать. Нельзя, говорит, прах тревожить. Я возразил — археологи-то копают. Все окрестные горы перекопали. Всё равно, говорит, им можно, тебе нельзя. Долго спорить не стал и быстро-быстро закопал, потом месяц не мог уснуть. Всё-таки побеспокоил усопших. Археологи же в последний раз появились у нас в 1985 году и больше не приезжали...
Лишь бы не раскулачили, как бабушку и дедушку в 1937 году, — то ли в шутку, то ли всерьёз вздохнул Пётр Михайлович. — Тогда у них всё забрали. Их дом в Бутрахты перевезли, в нём сейчас сельсовет расположен. Дедушку звали Тихон, бабушку Мария Тороковы. Бабушка была казачка. Их раскулачили, и она вскоре умерла. Не выдержала. А дедушка после неё раз пять, наверное, женился, тот ещё озорник был. В старости мать смотрела за ним. Строгий был. Нахулиганишь — и сразу костылём по лбу. Такое было воспитание. А сейчас попробуй внука по мягкому месту шлёпнуть! — теперь уже точно смеётся фермер.
На том и распрощались, словно всю жизнь были знакомы. Обещали вернуться, когда вода спадёт и река станет цыплёнку по колено…

Юрий АБУМОВ
Бейский район