Видимо, настало время поговорить и о переводах хакасского эпоса на языки мира. В этом плане знания и талант нашего сегодняшнего собеседника переоценить трудно — Наталья Ахпашева сделала художественный перевод на русский авторского сказания Моисея Баинова «Хан-Тонис на тёмно-сивом коне». Тут ей, замечательному поэту, и эпос в руки. К тому же Наталья Марковна защитила кандидатскую диссертацию по теме сравнения переводов алыптығ нымахов с временным разбросом таковых от начала XIX века до наших дней.
Приключения кастреновских записей
— Наташа, с чего начался интерес к теории, а значит, истории перевода хакасских сказаний?
— Когда я работала над переводом баиновского «Хан-Тониса», заинтересовалась и другими переводами алыптығ нымахов. И в голове сложилась достаточно стройная система, позволившая написать диссертацию. Кроме лингвистических и прочих особенностей перевода, у каждого своя история, почти детективная. Самая интересная судьба ждала первые переводы хакасских героических сказаний. В 1845 — 1849 годах путешествовал по Сибири, в том числе в наших краях, финский лингвист Матиас Александр Кастрен, как бы сегодня сказали, на грант Императорской академии наук (до 1809 года Финляндия входила в состав Швеции, и официальным языком там был шведский. Кастрен к тому же швед по рождению). И он был первым, кто перевёл хакасские героические сказания на шведский язык. Понятно, что открыл он наш эпос именно для науки, хакасам-то зачем его открывать — с алыптығ нымахами здесь рождались и жили... Он дал оригинал одного из сказаний на хакасском (в транскрипции) и строка в строку — на шведском языке.
— А не обрушил ли он свой перевод эпоса как снег на голову неподготовленной к этому жанру публике?
— Нет, конечно. В начале XIX века лингвисты увлеклись сравнительно-историческим языкознанием, а значит, и переводами, в том числе сказаний народов. Кастрен специализировался на финно-угорских языках. К тому же он читал свой перевод слушателям Гельсингфорского университета (Хельсинки) — уже подготовленная аудитория. Но фишка в том, что рабочим (научным) языком в сравнительной лингвистике того времени был немецкий. Немцы, впереди планеты всей, что только не сравнивали и не переводили! (Греческий, латынь, английский, кельтский...) И всё шведское богатство, которое оставил после себя Матиас Кастрен (а он рано умер, похоже, заболел в Сибири), надо было переводить на немецкий язык. Чем и занялся Антон Антонович Шифнер, по происхождению немец. Знаешь, какое у меня впечатление сложилось? Как в Америку ехал народ с предпринимательской жилкой, так после Петра I люди потянулись в Россию за объектом научных исследований... Шифнер перевёл всё наследие Кастрена — 12 томов под общим названием «Северные путешествия и исследования», куда вошло и богатырское сказание хакасов. Антон Антонович в Сибири не был, исполнение алыптығ нымахов не слышал, но восхитился ими по шведским текстам.
— Насколько восхитился Шифнер?
— Настолько, что сделал художественную обработку кастреновских текстов и издал сказание отдельной книжкой. Причём на достаточно высоком уровне, ведь Шифнер в своё время перевёл на немецкий финский эпос «Калевала». И только в советское время у учёных Хакасии появились претензии к Антону Шифнеру, потому что для хакасского эпоса он взял ритм «Калевалы». Но тогда, в шифнеровскую бытность, этот ритм был, скажем так, общеэпическим для переводов сказаний всех народов. И только с течением времени шло постепенное приближение к оригиналу как лексическое, так и ритмическое. Но в этом-то и прелесть перевода, что приблизиться окончательно, до полного подобия, невозможно. Окончательное приближение — это смерть для перевода, что-то такое застывшее...
— И это не парадокс, если подумать...
— Разве что парадоксальны стороны этой медали. Чем больше становится переводов, даже не очень качественных — тем больше растёт популярность оригинала. А вот очень качественный перевод может этот процесс тормозить — он один такой, как вершина, а не в массе. На самом деле эти процессы сложнее — и всякому стилю и качеству перевода своё время.
— Когда же и как «проснулись» переводчики на русский алыптығ нымахов?
— Поначалу на русском богатырские сказания хакасов появились в прозаическом изложении, потому что трудно передать стихотворный строй оригинала. В «Вестнике» Русского географического общества в 1855 году опубликован первый перевод Владимира Яковлевича Титова «Богатырские поэмы минусинских татар». Титов не был ни учёным, ни лингвистом. Вот такой энтузиаст. Он «просто» ехал по Уйбатской степи и встретил «старого татарина Сюрея», который и напел ему алыптығ нымахи.
— И как он умудрился понять старика?
— Думаю, Титов немного знал хакасский язык, к тому же с ним были толмачи. Богатырскую поэму он включил в книжку «Очерки сибиряка». И на эти очерки тут же написал разгромно-снисходительную рецензию Николай Гаврилович Чернышеский в своём журнале «Современник». Мол, какие-то богатырские сказы, которые мало говорят о Сибири, разве что «...автор нарядил своего богатыря Белого Уклада в тёплую шубу». (Уклад, поясню, сталь, приготовленная древним способом.)
— Какой же детектив без «наезда».
— Ну да. А ведь его, Чернышевского, ещё в это время на каторгу не отправили: откуда он мог знать, что там, в Сибири... Но через десять лет были ему и ссылка, и каторга, и Сибирь... Я всё ему простила за муку эту.
Два века спустя
— И по законам детективного жанра не обошлось без неожиданных открытий в наши дни?
— Конечно! В 2018 году учёные Института востоковедения РАН Татьяна Аникеева и Илья Зайцев «откопали» и опубликовали в «Тюркологическом сборнике» перевод хакасского героического сказания на русский язык, который сделал в 70-х годах XIX века князь Павел Петрович Вяземский (дипломат, государственный деятель, образованнейший человек. Ему французский, английский — как семечки, не говоря уже о немецком). Это опять же кастреновский текст в переводе Шифнера. Вяземский перевёл эти же 1400 строк. В его переводе интересны сами подробности: он старался адаптировать текст алыптығ нымахов именно для читателя, знакомого с русским былинным эпосом — для своего современника. Тут и «витязи» вместо «богатырей», и «красная дева» вместо «прекрасной девы», и так далее.
Вот такой путь длиной в два с половиной века проделали записи алыптығ нымахов Матиаса Кастрена. Кстати, по крайней мере два кастреновских текста перевёл в своё время и наш Николай Фёдорович Катанов — для научных целей... Но на этом путешествия записей Кастрена не окончились. В 2016-м (за два года до открытия перевода князя Вяземского) в издательстве ХГУ имени Катанова вышел в свет сборник научных работ и фольклорных текстов, переведённых с немецкого языка, «Этнография и хакасский фольклор глазами немецкоязычных исследователей XIX века». Перевели с немецкого сказания, сделанные Шифнером (собранные всё тем же Кастреном), учёные и студенты университета под руководством доктора филологических наук, профессора Ирины Амзараковой. И здесь мне просто бог велел сравнить переводы наших современников с работами Павла Вяземского. У наших современников нет и намёка адаптации под русские былины: а вот, другое время на дворе...
Автограф на «Правде»
— Пора вспомнить советское время?
— Тогда, и такова была политика партии и государства, появилось множество именно художественных переводов эпосов народов СССР. Это было коллективное творчество (ведь редкий случай, почти невозможный, если переводчик мог свободно владеть двумя языками), работали по подстрочникам. Алыптығ нымахи переводили такие мэтры, как Владимир Солоухин, Иван Кычаков, Ирина Волобуева. Подстрочники хакасского эпоса делали и консультировали переводчиков наши учёные. Пожалуй, только Геннадий Филимонович Сысолятин подстрочники делал сам. А, к примеру, переводы сказаний Анатолия Преловского придирчиво отслеживала Валентина Евгеньевна Майногашева... Но есть такое понятие, как фоновое знание: сведения об оригинале, максимально к нему приближенные. Фоновым знанием владели, понятно, те переводчики, которые жили в Хакасии. (Москвичи и иже с ними не слышали, как исполняются алыптығ нымахи сказителями, этот дух не чувствовали). И если мы слышим, допустим, перевод богатырских сказаний в ритме «Калевалы», нас это раздражает, понимаем, что получился финский эпос, а не хакасский. Даже если нет «витязей» и «красных девиц», всё равно узнаваемы и русские былины, если перевод сделан в их ритме. Надо сказать, что в советское время на это не особо-то обращали внимание. Главное — популяризация наследия. А сегодня у хакасов почти стопроцентный билингвизм: мы уже точно разбираемся, что выходит из-под пера переводчика. То есть переводы начинают устаревать, это закономерный исторический процесс. Но, и на это надо обратить особое внимание, повторю: переводы сами по себе с историей.
— Например?
— Михаил Кильчичаков, когда вернулся с войны, уже не мог продолжить актёрскую карьеру: руки не было. Тогда и случился литературный дебют — Михаил Еремеевич издал сказание «Алып Пил Тараан». Он знал алыптығ нымахи по памяти, услышал в своё время от старших родичей. Кильчичаков рассказывал, а записывала его первая жена — актриса Клавдия Семёновна Чаркова. Этот эпос перевели на русский двое (сами по себе) — Яков Козловский и Геннадий Сысолятин. Я сравнивала эти два перевода построчно — как звучало у Козловского и как у Сысолятина. У первого текст вышел более русифицированным, а у второго — ближе к оригиналу, ближе к той модели, которую описывала Валентина Евгеньевна Майногашева. Объективно у Геннадия Сысолятина перевод лучше.
Но в московский сборник Михаил Еремеевич взял текст Якова Козловского. Потому что нельзя, не получится абстрагироваться от человеческих отношений... Когда Кильчичаков учился в Литинституте, все бывшие фронтовики крепко дружили между собой. И Козловский в своё время написал стихотворение «Михаил Кильчичаков — мой друг», где есть такие строчки:
В дни войны, на печальном закате,
Молодой, как нескошенный луг,
Умирал в госпитальной палате
Михаил Кильчичаков — мой друг.
И этот стих Яков Козловский опубликовал в «Правде» (тираж её тогда с шестью нолями был). А Михаил Еремеевич рассказывал: иду, говорит, а люди навстречу мне с «Правдой» — и я всем ставлю автографы на газету.
— Пожалуй, без комментариев...
— Раньше я была строже к переводам алыптығ нымахов, сегодня же считаю, что вне жизненного и исторического контекста их рассматривать нельзя. Замечу лишь, что наиболее совершенно передаёт дух и душу хакасского народа самый первый перевод: «Албынжы» Ивана Спиридоновича Кычакова (записано от Семёна Кадышева).
До сих пор мы говорили о переводе хакасских героических сказаний на шведский, немецкий и русский языки. Но с конца 1990-х, когда границы стали прозрачны, нашим эпосом очень заинтересовались турки. И на сегодняшний день увидели свет 13 изданий алыптығ нымахов. Назову лишь одного переводчика — Тимура Давлетова. Наш земляк, его мама хакаска, но Тимур уже давно живёт в Турции. Он, как и все его соотечественники-учёные, делает научные переводы наших богатырских сказаний. В 2021-м, как подарок к Году хакасского эпоса, они с женой Нюхтет Окутан Давлетовой подготовили как подарочное издание эпос «Кӱн Сарығ». Турецкие учёные говорят, что сложность в переводе хакасских текстов — различие культур. Я думаю, фишка ещё и в том, что отношение к женщине, отношение её к самой себе в мусульманском мире и в хакасских сказаниях — небо и земля. Наши богатырши и на коне скачут, и народом руководят, ещё и детей рожают... Это тоже полезно знать туркам — и мужчинам, и женщинам...
Идеи: из вечности в вечность
— Наташа, пора поговорить и о твоём грандиозном труде — переводе поэмы «Хан-Тонис на тёмно-сивом коне».
— Напомню, что это авторский алыптығ нымах Моисея Баинова, не имеющий, скажем так, внелитературного бытования. Моисей Романович разложил сказания, известные ему от старших родичей, на отдельные фрагменты и составил из них собственный сюжетный рисунок. С этого произведения и началась моя переводческая работа, выросшая в изучение, исследование и сравнение переводов хакасских героических сказаний, их теории и истории.
И хотя «Хан-Тонис» — собственное творчество Баинова, но он работал именно в жанровой художественной системе алыптығ нымахов, на чём он и вырос. А чтобы сделать хороший перевод, нужно собственное вдохновение, к тому же надо твёрдо верить: то, что ты переводишь, достойно, чтобы о нём узнал мир, что это действительно великое произведение... Чего стоила одна наша работа с Моисеем Романовичем! Он мне зачитывал строки на хакасском, я ловила ритм и бешено стучала на машинке, чтобы потом осмыслить, вдохнуть, понять — переработать как надо. До смерти Баинова удалось перевести около половины поэмы, потом меня консультировала Галина Григорьевна Казачинова.
— На мой взгляд, самое главное для успеха перевода — ты сама глубокий талантливый поэт.
— Меня и заинтересовало как раз то, что произведение Моисея Баинова художественное. То, что по большому счёту принадлежит вечности. В сказаниях и баиновской поэме — всё родное, это всё звучит, потому и у меня получается. Воины, поединки... Я ведь по природе романтик, мне всё это нравится, созвучно внутреннему «я». Если речь идёт о художественном переводе, то поэту (не только мне, конечно) и эпос в руки.
Но и в научном переводе есть своя изюминка. В частности, у тех же турок это нормальный интерес учёных к эпосу. У нас же в Хакасии он имеет другую окраску, точнее, основу. Вот такую межнациональную практическую коммуникацию: мы сидим рядышком или друг против друга — и знать мы должны друг о друге практически всё, включая дух алыптығ нымахов и тонкие душевные и лингвистические нюансы. Это почва и для точного научного перевода, и для успеха перевода художественного. Перефразирую: перевод — это результат того, что мы знаем друг о друге.
— А что удаётся российским переводчикам, в Хакасии не бывавшим?
— Я смотрела такие переводы. Не скажу про дух, но они доносят всё же главное — идеи. Давай сравним идеи хакасского эпоса и русских былин. Например, об Илье Муромце. Его постоянно гнобил князь Владимир Красное Солнышко: то сажал в погреба, то жалованья ему не давал. Другие богатыри ещё могли как-то обидеться, а Илья, несмотря ни на что, выходил сражаться за землю русскую. В этом его героизм. Но в хакасских сказаниях богатырь как раз хан, народный лидер. Он просто обязан выйти на битву с врагом, потому что это его земля, его народ, его стада (не прятался, как Владимир за Илью). Он, хан-лидер, даже умереть не имеет права, пока не победит (оживят, если что). И это не героизм, это нормально. В мирное же время он свою землю объезжает, смотрит, чтобы людей безлошадных не было. Вот это и есть правильное отношение власти к народу. Актуально?
— Ёще бы!
— А теперь момент (идея) ещё интереснее: в одном из сказаний богатырша собрала под свою руку, пригнала много покорённых народов, но богатырь (приехавший жениться) нравственно её побеждает. Тем завоёванным народам говорит: идите на свои земли, на свои воды, со своим скотом и живите на своей земле. Если былины утверждают приоритет русской земли, то в алыптығ нымахах эти идеи достигают абсолюта: у каждого народа должна быть своя земля. (Тоже весьма актуально.) И вот тут богатырь не просто исполняет долг защитника своего народа. Это уже героизм — нравственный... Даже если переводчикам, далёким от Хакасии, удалось донести до читателей идеи алыптығ нымахов — уже замечательно.
Душа велит и будет велеть
— «Хан-Тонис на тёмно-сивом коне» — до сих пор последний художественный перевод сказаний?
— Ничего в этой ситуации странного нет. Потому что масштабным вещам нужно время для осмысления, ведь такие произведения, повторю, для вечности. Возможно, время же и подскажет — как, когда и кому обратиться к художественному переводу алыптығ нымахов. Мы в сегодняшнем разговоре вели отсчёт переводов богатырских сказаний с начала XIX века, а сейчас всего лишь XXI-й. Что такое двести с хвостиком лет для эпоса? Но как бы то ни было, переводы (независимо от времени, точнее, каждый для своего), с одной стороны, — результат общения между народами, а с другой — способ такого общения. В идеале — понимание ценностей друг друга. Когда же что-то делаешь по велению души (и провидению, оно тоже в «деле») — в этом обязательно есть какой-то высший смысл.
Беседовала Татьяна ПОТАПОВА
