Дорогая редакция, вашу газету я выписываю с июня 1962 года, то есть 59 лет (мне 81 год). Сегодня находятся люди, готовые переписать историю Великой Отечественной войны. Как можно такое перечеркнуть! Столько пережито, столько боли физической, моральной...
В семье я третья, а всего нас, детей, было девять: пятеро братьев и четыре сестры. После войны все хорошо учились, четверо с высшим образованием: я агроном, двое братьев лётчики-штурманы, один — зоотехник. Со средним — сёстры (радист, продавец, медик), братья (строитель, машинист паровоза). Но сегодня я осталась одна-единственная из большой семьи Куприяновых. Я бы давно написала об отце, но его документы были в Мурманске, у младшей сестры. И вот сейчас мне их выслали её дети. Вот они, справки с войны. А ещё медали...
Мой отец, Михаил Аристархович Куприянов, родился в 1906 году в Забайкалье, в селе Мало-Архангельское Красночикойского района. Окончил неполный первый класс церковно-приходской гимназии в 1925 году. Когда же обозначили границу СССР и Монголии, семья оказались в Монголии: село Ибицич, что в 30 километрах от города Алтанбулаг. Папа был кормильцем в семье, так как его отца, моего дедушку, убили в 1918 году. Они с бабушкой растили детей. И они, четверо братьев, на войну все ушли добровольцами.
Первым в 1941 году — Иван, уже из Богучанского района Красноярского края. У него осталось четверо детей, жена умерла во время родов. Ребятишек забрали в детдом. В декабре 1942 года ушли воевать мой отец, дядя Филипп (1908 года рождения), он погиб под Ржевом. Далее — Алексей (1912 года рождения) и Яков (1915 года рождения).
Танкист Алексей погиб 9 мая 1945 года. А случилось так: в центре Берлина он открыл люк танка и выглянул. И тут снайпер из двухэтажного дома выстрелил ему прямо в голову. Его посмертно наградили орденом. И Алексей, и Яков брали Берлин, но никогда не встречались. Яков прошёл всю войну водителем, трижды был контужен и снова возвращался в свой полк. Я помню, как его встречали с Победой на полуторке, изрешечённой пулями. Всю послевоенную жизнь Яков проработал водителем в Монголии, в Сухэ-Баторе, там и похоронен. Из-за тяжёлых контузий у него, единственного из пятерых братьев, не было детей.
Итак, о моём отце. (Он почти не рассказывал про войну, да и мама не разрешала долго с ним об этом говорить, потому что потом я не могла спать.) ...О Победе мы узнали рано утром 10 мая, так как у нас не было ни радио, ни электричества.
Мы ждали, когда мама привезёт отца, знали, что он глубокий инвалид, так как её вызвали в советское посольство Алтанбулага с телегой с постелью и помощниками. Поехали мама и две невестки отцовских братьев. А рано утром проехал на машине с рупором в руке посол СССР в Монголии В.Н. Иваненко — сообщал о Победе. Так как он знал отца лично, посол сказал, что мама ближе к вечеру привезёт нашего папу.
Что тут было в нашем маленьком селе! И плакали, и смеялись, у всех вдов одно: «Может, моего где встречал?» А день выдался тёплым. Как цвёл багульник! От перекрёстка до нашего дома всю обочину завалили сиреневыми цветами. Люди на воротах флаги выставили, кто большие, кто маленькие — у кого что было. Ведь Победа!
Привезли отца ближе к вечеру. Что от него осталось после таких операций... Половины правого лёгкого нет, вместо плеча какие-то палки привязаны, рука к груди прибинтована. Левой рукой нас по очереди обнимает, целует. Лена, младшая сестра, такой рёв подняла: «Это не наш тятя, это какой-то монгол из лесу». Я узнала папу сразу. Хотя всё это очень страшно. А когда стали заносить в дом, стало ещё страшнее. Ведь пока ехали 30 километров на телеге, его всего растрясло. Всё кровит, спина — сплошные пролежни. А никаких медиков нет и никогда не было в нашем селении. Но вот его мама, наша бабушка, всю жизнь лечила всех травами, наговорами. Я помню, все вдовы притихли и пошли по домам, а вскоре стали приносить свои сокровенные запасы, кто 200 граммов, кто пол-литра водки — промывать раны, кто чистые тряпки, кто — еду.
Ранили отца 26 января 1943 года; вот она, справка о ранении на Орловско-Курской дуге, где-то под Вязьмой, там фашистские пули и изуродовали Михаила Аристарховича. Призвали же его, повторю, 10 ноября 1942 года, папа охотник-профессионал, поэтому без подготовки — сразу на фронт (183-й стрелковый полк), стрелял с обеих рук. «Пулевое ранение, бездействие правого плечевого сустава, тяжёлое ранение, направлен в эвакогоспиталь № 2597». И поехал отец через всю страну с госпиталем. Из того, что я помню: его долгое время лечили в Мичуринске (профессор Вишневский при свечах в землянке провёл операцию на лёгких: осколки вынимал и часть лёгкого). Долгие месяцы — в вагонах с ранеными, потом лечение в Уфе, Красноярске. И вот он, наконец, дома.
К осени стал выходить на крылечко. И сразу за дело: война всех и всё превратила в бедность. Взял отец в руки паяльник, и нам всю ограду завалили медными чайниками, самоварами, кастрюлями... К осени он уже немного ходил, а с первым снегом со старшим сыном и племянником выбирался на ближнюю охоту. Причём одной левой рукой настреливал столько белок, что не каждый здоровый охотник мог.
А бывало, вечером вспоминал папа войну, как громили фашистов — из пулемёта и из ружья, как был в разведке.
Вспоминал и такой случай: командир в бинокль увидел фрица и спросил: кто пойдёт? Куприянов с товарищем и взяли этого немца. Фашист всю дорогу говорил: «Нихт, нихт». Но в карманах пленного была ценная карта... А однажды увидели избушку, где один фашист стоял у двери, другой с противоположной стороны прилип к окну. Отец сказал своему подносчику снарядов: «Снимай того, кто у дверей, а я того, что у окна, ножом в шею». Ворвались наши парни в избушку, а там здоровенный немец насилует девчонку лет тринадцати. Отец убил его большим охотничьим ножом. Затем схватил какую-то тряпку, чтобы хоть как-то завернуть в неё девчонку, а она показывает на русскую печку. Заглянул, а там четверо убитых младших детей, а на плите ещё горячий чугунок с варёной свеклой... Поднял Михаил девчонку — и к окопам, уже почти донёс, а тут опять вражеский огонь. Но слава богу, подъехали санитарки на санях и забрали окровавленную девчушку. Об этом рассказал отец, когда мне исполнилось 17 лет. Повторял, как жалко охотничьего ножа, что на такого зверя потратил. (И мог заплакать, но об этом знала только мама.)
Потом снова страшные бои. Но уже начался перелом в нашу сторону. Красная армия пошла в атаку, а отец — в госпиталь. Но перед этим бежал весь в крови, падал, ползти не мог, рука, как он говорил, висит, болтается... А пули свистят. Вдруг перед собой увидел: у человека обе ноги перебиты, но он ползёт и отцу говорит: «Солдат, надо ползти». Вот так встретились командир и простой солдат. Офицер совсем молодой, Михаил тащил его под пулями и взрывами гранат. А потом оба свалились в яму от взрыва, отдышались, стали знакомиться. Офицер, как мог, перевязал руку отца.
И тут на правах командира даёт приказ: «Возьми планшет!» Разрывает свою нижнюю рубашку, обматывает ею планшет, привязывает отцу на живот и командует: «Подтащи меня в угол, посади, а сам вставай на мои плечи и вылазь, беги в таком-то направлении, там будут санитары, кто-нибудь тебя подберёт». Отец сказал: «Не могу вас бросить». Офицер достал пистолет: «Здесь одна пуля, если не выполнишь приказ, умрёшь как дезертир, в планшете очень важные сведения... А может, ещё и встретимся».
Вскоре или нет, папа был без сознания, но когда привели в чувство, он сразу сообщил о планшете санитарам. После войны часто приговаривал: «Куда эти жирные сытые псы лезли? На русского мужика?» Я мало помню, так как отец рассказывал только взрослым и не позволял нам «палить уши».
В 1962 году родители переехали из Монголии ко мне в Боградский район, в село Борозда, куда меня направили после окончания сельхозинститута на работу по комсомольской путёвке. Надо было учить в русской школе родившихся после войны пятерых детей. Всего мои родители, повторю, вырастили девять ребятишек. Умер отец в 1972 году.
Анастасия ДЕРЕВЯГИНА (Куприянова)
Новоенисейка
Бейского района
