Первая военная зима

№ 30 – 31 (24387 – 24388) от 18 февраля
Первая военная зима
Коллаж: Лариса Баканова, «Хакасия»

Иван Байкалов, родом из старинной казачьей станицы Монок, начал воевать рядовым красноармейцем-лыжником осенью тяжелейшего для страны 1941 года в Подмосковье. А закончил он Великую Отечественную войну командиром стрелковой роты 12 мая 1945 года в Праге.

В боях с немецкими захватчиками Иван Ананьевич Байкалов был трижды ранен и награждён тремя боевыми орденами и четырьмя боевыми медалями. Ушёл из жизни в марте 2003 года. Публикуем фрагменты воспоминаний гвардии подполковника в отставке о первой военной зиме 1941 — 1942 годов:
— Ещё во время моего нахождения в глубоком тылу, в училище, из сообщений по радио и из газет у меня сложился собственный стереотип немецкого вояки, фанатично преданного фюреру — откормленного и надменного. Ходили между бойцами слухи, что многие немецкие офицеры и солдаты, даже попав в плен, отказывались разговаривать с советскими офицерами, которые вели их допрос. И совсем иным предстал перед моими глазами реальный противник в боях под Москвой. Я своими глазами увидел «непобедимую» фашистскую армию. Пленные фрицы зимой 1941 — 1942 годов являли собой жалкое зрелище: грязные, оборванные, почти все — завшивленные, обмотанные различным награбленным тряпьём. Многие обморожены. Морозы в то время и правда были нешуточные.
Всем, кто интересуется военной историей, известно, что ещё 25 октября 1941 года командующий группой немецких армий «Центр» фельдмаршал Фёдор фон Бок написал в своём дневнике такие строки: «…в целом сложившаяся ситуация под Москвой меня сильно удручает. Раздирание на части группы армий плюс отвратительная погода и сильные морозы привели к тому, что мы теперь крепко застряли под Москвой. А русские тем временем выигрывают время для пополнения своих изрядно ослабленных пехотных дивизий новым личным составом и усиления своей обороны, тем более что теперь в их руках уже большая часть автомобильных и железных дорог вокруг Москвы. Хуже положения для нас и быть не может…»
Как участник и очевидец тех военных грозных событий — битвы за нашу советскую столицу, могу засвидетельствовать следующее: действительно, многие немецкие транспортные колонны были укомплектованы по большей части материальной частью на пневматическом ходу. Их подрессоренные повозки тащили по русской непролазной грязи лошади-тяжеловозы европейских пород, которые в условиях бездорожья и нашей суровой зимы часто очень скоро становились совершенно непригодными для подобной тяжёлой работы. Кроме того, надо помнить, что транспорт многих как немецких пехотных, а особенно советских стрелковых дивизий и многих-многих наших артиллерийских полков и дивизионов был во время Великой Отечественной войны чаще всего гужевым — на конной тяге. Причём в нашей стрелковой дивизии было по штату положено 2740 лошадей, а в немецкой пехотной дивизии — 4842. То есть почти в 1,8 раза больше.
Когда же наступила холодная промозглая осень 1941 года, гитлеровцы стали гоняться и за неказистыми русскими телегами с их маленькими и очень узкими колёсами, и за нашими столь же неказистыми, но привычными к холоду лошадками. По той простой причине, что широкие шины пневматических немецких колёс вязли в непролазной грязи, а европейские лошади быстро расходовали все свои силы на перевозку груза по нашим дорогам, которые часто оказывались и не дорогами вовсе, а правильнее будет сказать — направлениями. Узкое колесо обычной русской телеги эту самую непролазную грязь резало, как нож масло, поэтому наши лошади пусть с трудом, но всё равно везли по ней свою поклажу даже в условиях бездорожья...
Несомненно, немецкая армия, собираясь в поход на восток, была в значительной части механизирована и до зубов вооружена. Добавьте сюда технику, которая была получена немцами как трофеи в Польше и Чехословакии. Кстати, именно их техникой и вооружением в момент нападения Германии на Советский Союз были вооружены не менее 22 полнокровных немецких пехотных и четырёх танковых дивизий. Значит, дело не только в высокой степени моторизации немецких частей, а в неприспособленности немцев и их многочисленных европейских союзников к особенностям нашего сурового климата и не менее сурового деревенского быта.
Скажу больше: немецкий вермахт откатывался от Москвы вовсе не от мороза, а под сильными ударами советских войск, которые, несмотря на эти самые морозы, перешли в период с 5 по 10 декабря 1941 года в новое контрнаступление. Мифы наших недругов о том, что температура в Подмосковье зимой 1941 — 1942 годов достигала минусовых отметок в 52 градуса по Цельсию, не выдерживают никакой критики. Прежде всего потому, что в ноябре 1941-го абсолютный минимум температуры под Москвой не превышал 18 — 25 градусов мороза. В декабре же 1941 года, когда под Москвой и началось советское наступление — абсолютный максимум в отдельные дни достигал минус 31 градус по Цельсию, а среднемесячная температура была на уровне 14 — 15 градусов ниже нуля. Поэтому ничего удивительного в том, что свои поражения наши противники валили на плохие русские дороги да ещё на происки «русского генерала Мороза», который почему-то всегда становился на нашу сторону. Так было в далеком 1812-м,
так же стало и в 1941-м...
Мне запомнилось, с какой завистью смотрели пленные фашисты на наше добротное зимнее обмундирование: полушубки из овчины, ватные телогрейки и брюки, валенки. Хорошо помню такой случай: в промёрзшем деревенском сарае — большая группа пленных немцев, человек 30, голодные, продрогшие и беспомощные. Один из немцев, ещё совсем молоденький, того же возраста, что и большинство из нас, советских солдат, сидит на соломе, поджав под себя ноги, и плачет, растирает грязными руками слёзы по грязному же лицу и бормочет, показывая пальцем в разные стороны: «Дорт рус, дорт рус, капут дойч зольдат» («Там русский, там русский, везде смерть немецкому солдату»). Советские солдаты с удовольствием наблюдали эту картину — униженных и жалких немецких пленных. Признаюсь честно, жалости к ним тогда совершенно не испытывал. Мы знали об их варварстве не только из печати, но и своими собственными глазами видели, какие зверства творили они над жителями освобождённых нами деревень и сёл Подмосковья.
Через две недели после начала наступления наш батальон серьёзно поредел в боях, по­этому нас остановили, а затем и вовсе вывели в тыл. Появилась возможность перевести дух. Но вместе с тем на душе солдат было тревожно и странно: войска наступают на запад, а мы идём в тыл. Почему? Никто не объяснял причины. В таких случаях начинает действовать солдатская мудрость. Кому-то из бойцов пришла в голову мысль о том, что возможно где-то на соседних участках советско-германского фронта сложилась трудная обстановка, вот и бросают нас, лыжников, на новое направление, как наиболее подвижную среди пехотинцев часть. С наступлением темноты мы вышли к одной из небольших железнодорожных станций близ Москвы. Тут нас посадили в теплушки, и мы вновь двинулись в неизвестность. В глазах бойцов застыл немой вопрос: куда же нас повезут?..
Воинским эшелоном проезжаем Рыбинск, затем Бежецк. У нескольких бойцов возникло предположение, что нас везут под Ленинград. Только никому из нас тогда в голову не пришло, что стратегическая Октябрьская железная дорога под Ленинградом уже захвачена немцами и находится в руках противника. Уже вечером проезжаем Бологое и двигаемся дальше. Наконец эшелон проследовал станцию Крестцы и ночью остановился прямо в поле. Крестцы — это прифронтовая станция. Оказывается, за два часа до нашего прибытия противник крепко бомбил станцию и наши подошедшие войска. Спешно выгружаемся из вагонов, встаём на лыжи и быстро уходим в лес. Это километра два-три от станции, затем командиры командуют: «Привал». Следует небольшая остановка. Проверка наличия людей, подгонка снаряжения — и снова в путь, к линии фронта. А она не так уж и далеко: видны всполохи пожаров. Тихо, светит луна. Слышно только поскрипывание лыжных палок да хлопки добротных сибирских лыж о лыжню. Всю ночь батальон шёл к линии фронта. Так 212-й отдельный Сибирский добровольческий лыжный батальон, в котором я служил, оказался в составе Северо-Западного фронта, под городом Старая Русса. Наш батальон занял позиции в сосновом лесу, в трёх-четырёх километрах от переднего края, и стал готовиться к предстоящим боям с противником. Как оказалось, в обороне, снегах, окопах и землянках нашему подразделению предстояло провести всю первую военную зиму 1941 — 1942 годов.

Записал Сергей БАЙКАЛОВ
Абакан



Просмотров: 801