«И я увижу на исходе странствий, как семена мои летят в пространство». Это строчки из стихотворения Тамары Шаповаловой — талантливого журналиста, профессионала по самым высоким меркам.

Послужной список только в нашей редакции (куда она перешла из «Черногорского рабочего»): корреспондент, заведующая промышленным, идеологическим отделами, заместитель главного редактора. И когда уже здоровья осталось чуть-чуть — заместитель ответственного секретаря, до своего безвременного ухода из жизни, всего-то сорока семи лет, в 1992 году.
А «семена в пространство» улетели... И в пространство не абстрактное: к героям многих и многих публикаций, к людям, которым Шаповалова конкретно помогала в трудных ситуациях (её серию статей о беспризорных детях ещё помнят до сих пор); она с блеском «разруливала» конфликты производственные и бытовые, где, как известно, чёрт ногу сломит, но не Тамара Андреевна. Меня всегда поражала её способность чётко расставить акценты и приоритеты. Казалось бы, доступно и просто пишет человек, а прочитаешь — и ахнешь: становится ясным, что здесь главное, а «перец, соль и сахар» по вкусу, причём удивительному природному вкусу. Это — творчество, не ремесло.
Что греха таить, некоторые тележурналисты снимают бесконечный фильм о себе, где герои — лишь фон, а такого же рода газетчики прежде всего озабочены созданием «имени». Эта мышиная возня возле Шаповаловой близко не стояла. Хохотала над любой «манией», но без осуждения или сарказма, просто ставила диагноз: «пушки едут к бою задом», а то и «живая пись» (от «живопись»). И была Тамара Андреевна простой, потому что умной. Хоть министр перед ней, хоть дворник: никакой предвзятости в отношениях, ни холуйства, ни высокомерия. Хотя некоторым, кто не знал её поближе, Тамара могла, пожалуй, показаться и высокомерной, но, скорее, потому что Шаповаловой было чуждо панибратство. Приветлива, да. Но служебный «мундир» в прямом и переносном смыслах был застёгнут на все пуговицы.
Жизнь выучила этому. Росла без матери, у тётки. С раннего детства привыкла никому себя не навязывать, никому не доставлять беспокойства. Порой понимала, что уже чересчур «не доставляет», но считала: лучше так, чем лишний раз получить щелчок по носу... Отсюда и «мундир», и отсюда же — бережное отношение к чувствам и поступкам других. Сердечное, но без сентиментальности. Любая «мыльная опера» ей резала слух, как неверная нота. Кстати, Тамара Андреевна обладала отличным слухом и красивым голосом. Но пела только на «кухонных» посиделках под грибочки, под политику, под душевные разговоры... С «кухоньки» к редакционному люду попадали на язык её меткие определения и характеристики: скажет, как печать поставит.
Я в трудных ситуациях бежала к Шаповаловой — и её оценка была для меня (и не только для меня), возможно, решающей. Редакционный «молодняк» тёрся возле Тамары и на работе, и после — вытаскивая её то по грибы, то на речку, то просто погулять по улицам и поговорить обо всём. Честно скажу, вряд ли с кем было интереснее, чем с Шаповаловой. Теперь уже понимаю, что не всегда мы были к месту со своими «соплями», Тамара же Андреевна ни разу не дала почувствовать, что о многих вещах она судит мудрее и чётче, понимая: осознание этого придёт к нам лишь с возрастом.
Во многом благодаря ей мы читали Тэффи, Пастернака, Цветаеву, серьёзных исследователей-пушкиноведов. Многим она передала ни разу вслух не сказанный, но тем не менее подсознательно понятый девиз «ни дня без душевной, интеллектуальной работы». Такой настрой дало Тамаре и прекрасное базовое образование: она в своё время с блеском окончила Томский государственный университет, филологический факультет, причём была увлечена самостоятельными исследованиями. Университеты выживания прошла тоже. На еду хватало стипендии, а вот, к примеру, зимнее пальто Шапка (как звали её однокурсники) сшила сама, вручную, за две ночи. Приходилось и техничкой подрабатывать...
Конечно, была любовь, брак с Валерием Бородаем (затем известным в Хакасии журналистом), и дочка Анна родилась в Томске же. Дальнейшую жизнь в Черногорске, а потом в Абакане безоблачной тоже не назовёшь. Кривить душой, занять пост, не чувствуя себя к нему готовой, что-то сделать за халявные деньги — не могла. «Внутренний человек» не давал. Шаповалова махала рукой и весело говорила о себе, что «куда вороне ни лететь, всё ... клевать». И всё же этот внутренний стержень никому не позволял общаться с ней фамильярно: чувствовалось на подсознательном уровне, что не тот случай. За очень короткое время Тамару Андреевну признали и зауважали все тогдашние мэтры «Советской Хакасии»: Говорченко, Малецкий, Ежов, Поташин, Городецкий... В то время у каждого корреспондента был куратор: материал не шёл в набор без его визы. Аккуратное шаповаловское «Т.Ш.» на уголке вычитанной ею статьи опекаемого журналиста всегда служило знаком качества. А уж если похвалит — не то слово, что приятно, летать охота. У «Т.Ш.» была сумасшедшая ответственность за дело. С других требовала если не такой же, то мало всё равно не казалось.
А ведь как легко было не понять, не угадать, что у дамы в строгом костюме (вспоминаю, как однажды на чей-то день рождения Тамара повязала цветной поясок, насчёт чего дочь пошутила: мол, вы, маменька, становитесь на опасный путь) за очками прятались глаза очень ранимого человека. Любовь, которой её, прямо скажем, не баловали, Тамара с лихвой дарила близким. Например, перевезла к себе жить мать, которая её не воспитывала. Прощала всем, включая завистников (находились и такие). Объясняла, что им ведь тоже не хватает любви, они этого просто не понимают, давя претензиями окружающих («недоглаженные крысята»).
Наверное, путь к Богу вымощен прежде всего крушением иллюзий, чтобы мы подготовили сознание к пониманию чего-то более важного. Свалившаяся в восьмидесятых гласность развенчала иллюзорность советского строя. Тамара Андреевна пишет заявление о выходе из партии, не для демонстрации чего-то там. Просто то подспудное, что зрело в душе и уме («Бесы» Достоевского, вообще огромный пласт прекрасной литературы, истины Евангелия и множество словно заново увиденных людских судеб), обрело новый смысл. Тамара не дожила до очередного крушения очередных же иллюзий — «демократических». Да и откуда нам было знать, чем это обернётся. «...Как много правд на белом свете, как странно мир дробится в них». Как и неправд.
То, что наступил «исход земных странствий», чуткая Тамара Андреевна поняла раньше диагноза врачей. Как у человека, не избалованного судьбой, была в ней внутренняя (не видная со стороны) прямо-таки взахлёб благодарность за добрый взгляд, ласковый рассвет, ветерок у реки: «Я сегодня так благодарна снегу, как будто бы он пошёл специально для меня». Очень мучительно было ей сознавать, что уже не сможет пройти по летним улицам... Переживала, как мы начали делать первые шаги, создавая из «ничего» газету «Абакан». Первый номер городской газеты, совпавший с уходом из жизни Тамары Андреевны, мы посвятили ей. А на её памятнике её же стихи: «Август, мой август, нет, я не жалею, слушая шорох ненастного дня. Просто стою я, просто смотрю я, как на Земле без меня».

Татьяна ПОТАПОВА