В поэзии нашей коллеги — ответственного секретаря газеты «Хакасия» Веры Дорошевой — действительно «много окон». Окон в её личный мир, который читатель может почувствовать и отчасти сделать своим, обогатив уже свой мир тончайшим восприятием оттенков бытия. Почувствовать и «сад в паучьей сквозной штопке», и такую необоримую потребность: «Я сыплю и сыплю крупинки букв на раны мироздания...» Впрочем, оценивать и объяснять настоящую, высокую поэзию — занятие не нужное в принципе. Но есть совет: медленно, капля за каплей почувствуйте вкус, запах и философию каждой строчки стихотворений Веры Дорошевой, их, подчёркиваю, оригинальную, рождённую восприимчивой душой лирику и боль. Окна, которыми, в свою очередь, глядит на нас мир, требуя такого вот острого осмысления момента. А «двери» у всех свои, если поглядеть в окна так, как никто до вас не глядел. Тем более под волшебную музыку стиха.
Осталось добавить, что наша Вера стала лауреатом первой степени республиканского литературного конкурса молодых авторов «Радуга талантов». Поздравляем! Уверены: это только начало.  

Татьяна ПОТАПОВА

Вера ДОРОШЕВА

Закулисье

1
Всё, что мне нужно: пригоршня слов, щепоть запятых и точек.
И чтобы фонарь ласкали озябшие мотыльки.
Мается ветер, форточкой скрипит, дребезжит, грохочет.
«Если увидишь фею, — говорила мама, — беги!»
Я сыплю и сыплю крупинки букв на раны мироздания,
Пока на губах не станет горько от выкуренных сигарет.
Напившись тумана, месяц упал за горизонт без сознания.
Откуда мне знать, может, фея ушла в кордебалет?
Я видел такую, с запястьями тоньше стеблей ландыша.
Она танцевала устало, почти не смотрела в зал.
Я жил полчаса, не думая, не чувствуя, не дыша.
Я послушался маму: встал и убежал.
Мне нужны лишь чистый лист, бутылка вина и правда.
Я не хочу видеть, как ложится на пальцы пыльца.
Мама, скажи, теперь ты веришь, теперь ты рада?
Золото слов становится шариками из свинца.

2
Последняя тройка песен горчит и сушит.
Слезятся глаза, и воротник туже.
И весь этот мир так далеко, снаружи,
Где рассвет.
Больно гитаре от стиснувших гриф пальцев.
Эй, ты, возле бара, не уходи, останься!
Время для мутных анабиозных танцев.
Или нет.
Любовь прогорела, смех перешёл в кашель.
Фея на плечики вешает платье падшей.
И уходить со сцены уже страшно.
Там рассвет.
Дайте допеть, дохрипеть, дошептать строчку,
Ноту всадить между бровей точно
Этому, возле бара. И стать ночью.
И умереть.

3
Я делю тебя, как хлеба и рыбу,
На ломти, кусочки, считай, на крошки.
С твоих взглядов, жестов, твоих улыбок
Слишком много сборов плачу и пошлин.
В этом зале голодные рты и уши,
В этом зале навеки пустые руки.
Здесь последние песни горчат и сушат,
И вскрываются раны с последним звуком.
Ты щедра, как продавший часы пропойца,
Ты бросаешь в толпу золотые блики.
По утрам, задыхаясь, хрипишь: «Не бойся».
И идёшь умываться, сминая крики.
Я делю тебя. Режу, рву и кромсаю,
Только этих голодных нам не насытить.
Ты закончишься, милая, ты растаешь.
Принесите чернил и налейте выпить.

Противусолонь

Я пришёл за вирой, княжна.
Я пришёл за верой в весну.
Бесконечно ночь холодна
И стегает ветер, как кнут.
Опустела моя казна —
Всё ушло на войну с зимой.
За спокойные сны, княжна,
Заплати же, и чёрт с тобой.
Поцелуй урони в ладонь,
Плечи бархатом рук обвей.
Я шагал противусолонь,
Я был сильным. Но ночь сильней.
Сквозь ресницы твои, княжна,
Распускается сон-трава.
Я уже три луны без сна.
Я замёрз. Ты была права.
Наготове снежинок рать,
Сталь мороза обнажена.
Я пришёл к тебе умирать.
Я пришёл за вирой, княжна.

Если сентябрь перешёл границу…

Август, все тайны свои выдай!
Из потемневшего дома выйду.
Подпись в открытке «Прощайте! А. Лиделл»
В бисеринках росы.
Если во сне взрослеют дети,
Если в газетах сплошные сплетни,
Если объятья тесней, чем петли,
Заводить ли часы?
Сад весь в паучьей сквозной штопке,
Первые яблоки падают робко.
Горечь — она во второй стопке,
Как и шум в голове.
Если трезветь уже нет смысла,
Если упавшее яблоко — кисло,
Если гниют по пути письма,
То зажигать ли свет?
Окна забиты, забыт адрес.
Из лепестков твоих губ абрис
Складывает на скамье август —
Этим губам не цвесть.
Если сентябрь перешёл границу,
Если я не перелётная птица,
Если стекло накрывает лица,
То почему я здесь?
Тихое утро, чай вчерашний.
Облако, озеро и башня.
Жить в ожидании — моё брашно,
Что ночам не отнять.
Если прострелены жёлтым кроны,
Если дожди омывают кровью,
И ничего не осталось, кроме —
Ждать. Значит, буду ждать.

* * *
Поставьте подпись там, где прочерк.
Я продаю свой мир в рассрочку.
Не новый и слегка непрочный,
Заброшен, пуст и темноват,
Тенями дышат подворотни,
Воздух сухой и очень плотный.
Но я же вижу — вы не против,
Вам нужен персональный ад.
Здесь всё конечно и нелепо.
На позвоночниковой флейте
Играет песенка о лете,
Что отменили в том году.
Здесь нет дверей, но много окон.
И в монотонном монологе
Надеюсь переспорить бога.
Не так уж страшно здесь, в аду.

* * *
Мы лишь осколки
С острыми гранями,
Друг друга ранили
Так зло и звонко.
Ловили отблески.
До хруста, скрежета
Касались... Резали...
Ломались творчески.
Мы ищем общее,
Чтоб безболезненно
Касаться лезвием,
Не до хорошего.
Но слишком острые,
Но слишком твёрдые —
Безмерно гордые,
Ненужно жёсткие.
Мы любим — вопреки,
Злые и хрупкие.
Трофеи, трупы ли,
Цветные стёклышки…