Надежду Григорьевну Антипину, прошедшую Великую Отечественную войну фронтовой медсестрой, приметила в Абакане на церемонии вручения юбилейных медалей «75 лет Победы в Великой Отечественной войне».
Невысокая, худенькая, с короткой стрижкой, среди фронтовиков и тружеников тыла она держалась скромно, но очень достойно. Осанка в 93 года — как у балерины. На строгом пиджачке — орден Славы 2-й степени, медали «В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», «За доблестный труд», юбилейные.
На просьбу встретиться в более приватной обстановке согласилась легко, посетовав лишь на скачущее давление и больные суставы. А глаза при этом сверкнули весёлыми угольками: в юности черноглазую, с длинными смоляными косами Надежду даже цыганкой шутя называли.
Хочу учиться!
— В нашей семье было шестеро детей, я старшая, родилась 25 января 1927 года, — рассказала Надежда Григорьевна. — Родители нас растили в строгости, без дела никто не сидел, но любили. В 1941-м папа, Григорий Емельянович Дубовой, ушёл на фронт. Меня, после восьмилетки, матушка отправила работать. Только куда ни приду, не берут, маленькая, говорят. Я в медучилище. Там от ворот поворот по той же причине. Иду, плачу, а навстречу знакомая, которая в исполкоме работала. Она за меня и похлопотала: «Семья большая, отец на фронте, возьмите девчонку учиться!» Приняли меня в медицинское училище с испытательным сроком, дескать, не справишься, отчислим. Но училась я хорошо и в 16 лет получила диплом фельдшера.
На фронт в одном платочке
В августе 1943-го шестерым выпускницам Абаканского медучилища дали направление в Ленинград. Но сначала пришлось на месяц задержаться в Красноярске — там свирепствовала эпидемия брюшного тифа.
— У девчонок чемоданы, а у меня сумка-балеточка, в которую положила платье, краюху хлеба и четыре помидора, — вспоминает Надежда Григорьевна. — На ногах — брезентовые туфельки. Мама свой тёплый платок отдала, вот и вся одежда. Строго наказала: никогда еду ни у кого не проси. В Красноярске нас распределили по участкам. Меня направили на тракторный завод — прививки ставить от тифа. Месяц прожили в бараке. В день выдавали лишь пайку хлеба. Когда отправились в Москву, в вагоне забралась на самую высокую полку: есть нечего, а людей стеснять не хотела. Денег на тот момент не осталось. Подружка говорит: «Приедем в столицу, сходим в горздрав, попросим подъёмные».
В столице на вокзале нас женщина-москвичка заприметила. Узнала, что из Сибири, проводила до горздрава. Там объяснили, что ехать предстоит в Тихвино, туда перевели ленинградское областное здравоохранение. Денег не дали, только билеты. В битком набитом солдатами и офицерами поезде всю дорогу пришлось стоять. А мне совсем нехорошо стало: заразилась брюшным тифом. Когда прибыли, девчонки мне из облздрава скорую вызвали. Их потом по воинским частям распределили, а мне разнарядку в эвакогоспиталь боевого значения 34-12, что в Бокситогорске, выдали. Но до этого почти месяц отлежала в инфекционной больнице. Ухаживали за мной в основном больные: медперсонал с ног валился от загруженности. Косы пришлось отрезать.
Через месяц на товарняке отправилась на работу из Тихвина в Бокситогорск. Сошла на станции, голова тяжёлая, от голода шатает, да и не вылечилась толком, как оказалось. В госпитале направили в общежитие. Койку пришлось делить на двоих с соседкой. Та девушка крупная, ей и одной на постели тесно. Когда дежурства совпадали, даже отоспаться толком не получалось.
Военные будни
В госпитале Надежда работала сутки через сутки. В приёмный покой раненые поступали постоянно, бои под Ленинградом шли страшные, случалось, от взрыва снарядов окна лопались.
— Наша первая задача — раненых принять, помыть, переодеть, — вспоминает Надежда Григорьевна. — Как-то принесли на носилках солдата, а у того — кишки наружу. От запаха чуть не стошнило. Это потом уже навострилась — промою кишки в обычной воде, затем в кипячёной, после в физрастворе со стрептоцидом. Врач прооперирует, а через пару-тройку дней больного отправляли в тыл. В хирургии научилась всему, в том числе давать наркоз. Одна могла лежачего с носилок на операционный стол перетащить. Подхватываешь простынь и рывком на себя. Санитаров не хватало, иногда выздоравливающие помогали, а так сами медсёстры управлялись. Заведующий у нас строгий был, запрещал угощение от больных принимать: раненым надо поправляться. Бойцам конфетки выдадут, они нас побаловать хотят, а мы карманы зажимаем: нельзя. Сами же ели раз в день соевый суп или кашу. Бывало, от голода и усталости сознание теряли.
Когда прорвали блокаду
Ленинград полностью освободили от блокады 27 января 1944-го и эвакогоспиталь 34-12 сразу же двинулся туда. Ехали с остановками. Видели полностью обгоревшие поезда.
В Северной столице — ни души. На площади Толстого под госпиталь определили школу-десятилетку. Внутри здания трубы полопались, лёд намёрз по щиколотку.
— Нам за два дня велели привести в порядок два этажа, — рассказала ветеран. — В помощь дали пленных немцев. В первый день отыскали печурку, растопили лёд в ведре, да в той воде и грели ноги по очереди...
Время однако не ждёт, кровати поставили, бельё уложили, чистоту навели и началась опять привычная работа. Раненые поступали тяжёлые. Кто с перебитым позвоночником, кто без рук-ног, с гнойными ранениями.
Однажды медсёстры-украинки устроили для раненых концерт. Я слушала их замечательные песни и по-хорошему завидовала: такие голоса — настоящий дар.
Второй после Освенцима
Через несколько месяцев, уже по теплу, отправился наш госпиталь из Ленинграда в Польшу. Прибыли на окраину Люблина. Разрешили нам посмотреть Майданек. Это второй после Освенцима лагерь смерти. Строения капитальные. Проволочное ограждение, по колючке электричество пущено. Первое здание — баня-душегубка. В неё людей загоняли «помыться», а по верху пускали газ. Запах даже спустя время нехороший оставался. Помню, потрясли нас горы обуви, высотой в несколько этажей. Здесь и взрослые ботинки, и детские сандалики. Зашли в операционные. Столы шириной с диван по краям снабжены лоточками. Как нам рассказали, здесь у людей забирали кровь для немецких солдат. Отрубали руки — для ускорения процесса. Вот по желобкам кровь и стекала...
Госпиталь наш разместился в Познани, тоже в здании школы. Сразу обустроить палаты не получилось: в подвале всё оказалось заминировано. Здесь жить стало значительно легче. Хоть и кормили так же раз в день, зато давали первое и второе. А ещё главный врач перевёл меня на 12-часовой рабочий день, освободив от ночных дежурств: кто-то из больных рассказал, что от слабости спотыкаюсь часто. Пациенты же сделали замечание начальству, что я хожу в самошитых тапочках, в том числе и по улице: обувь окончательно развалилась. Мастерила тапочки из пришедшей в негодность марли и списанных простыней. Заведующий распорядился подогнать под меня солдатскую шинель и кирзовые сапоги.
Чем в госпитале занималась? Раненых нужно умыть, обработать спины и пятки, чтобы не допустить пролежней, накормить, выдать лекарства, сделать инъекции, уколы и капельницы. Так весь день и хлопочешь, а ночью стираешь бинты.
Как-то попросила у польских мальчишек (они моих братиков напомнили) разрешения покататься на велосипеде. А в благодарность отдала мешочек сахару — нам его или горсточку муки давали после ежемесячной сдачи крови. Матушка их пригласила меня в гости, обращалась ласково — «пани россиянка». Меня многие поляки так величали. Накануне Дня Победы вбежали к нам местные жители в госпиталь и кричат радостно: «Война кончена, Гитлер капут!» Обнимают, целуют и солдат, и нас, медсестёр. Торжество по этому случаю решили отметить на стадионе в Познани. Заранее тренировались маршировать. Утро 9 мая порадовало солнышком и теплом. А днём, когда на стадион приехали, поднялась страшная буря, пока в машине до госпиталя доехали, все в песке были.
Бери шинель, пора домой
В августе 1945 года эвакогоспиталь расформировали. Надю чуть на работу в Германию не отправили. Но она проявила характер, добилась демобилизации.
— От матушки письмо получила, что она после операции едва ходит, да отец вернулся с фронта больной туберкулёзом, — вспоминает Надежда Григорьевна. — Главный врач вошёл в положение, но велел прежде доставить раненых домой. В поезде через проводников справлялась, на каких станциях лучше дать телеграммы, чтобы родные своих солдат встречали. Последнего солдатика забрали уже под Красноярском. Домой в Абакан приехала, шинель на мне болтается, так исхудала. Родители за столом лучший кусочек мне суют, а младшие возмущаются: почему Наде даёте больше? Я говорю: не годится так, всем поровну.
...До 1990 года трудилась Надежда Григорьевна Антипина в хирургическом отделении Абаканской городской больницы. Потом, на пенсии, тоже скучать не пришлось — с внуками-правнуками нянчилась, на даче работала. И в этом году надеется, что сил на огород хватит — такая уж она — надежда и опора своей семьи.
Елена ЛЕОНЧЕНКО
