Есть люди, в которых влюбляешься, даже часу с ними не поговорив. При одном воспоминании о таких становится тепло на душе, невольно хочется улыбнуться, удивиться позитиву, который они излучают, — несмотря на возраст и жизненные испытания.
Ефросинье Мефодьевне Рыц, одной из старейших подписчиц нашей газеты, 93 года. Но её оптимизм, открытый характер, доброе отношение к людям от возраста и этих самых испытаний не зависят. А взгляд — такой молодой, и смешинки в нём, будто искорки, — в зависимости от разговора они то появляются, то исчезают…
— Родилась я на Украине в селе Уярынцы, это Винницкая область. 8 октября 1926 года на свет появилась девятым ребёнком в семье, а крестить меня повезли на Покров день, 14 октября значит. Кумовьёв много — аж шесть человек в телегу набилось. Обратно ехали весело, меня из телеги и выронили. К дому подъезжают, радостные такие. Мама в воротах ждала, руками всплеснула: «Где дытына-то?» Ну ладно, разыскали неподалёку — жива, здорова. Вот, говорят, бог уберёг нашу Франю.
Отца забрали в 12 часов
А вот родителей не уберёг. И хоть небогатая семья была — хата, соломой крытая, клочок земли, лошадь и телега о три колеса, «сичкарня» — незатейливый агрегат для измельчения соломы — попала семья Рыц в разряд кулаков. Просто за то, что Мефодий Рыц был грамотным, четыре класса церковно-приходской школы окончил. Грамотный — всегда угроза. Да ещё председателю колхоза резкостью посмел ответить.
Маленькой Фране исполнилось тогда три года, и она помнит, что отца забирали ночью, в 12 часов, в 1929 году.
Через год забрали и мать девяти ребят, а всё имущество изъяли.
— Старшие вырыли землянку, жили там. Конечно, худо было. Помню, сестра варит горшок воды, туда ромашки добавит и сахару щепоть: «Идыте исти!» А меня мама, когда её забирали, передала с рук на руки тётке Лукерье. Вот она да люди не дали с голоду умереть. И по дворам побирались, и колоски собирали, и от объездчика полей плёткой за ту пригоршню пшеницы бывало попадало, — вспоминает Ефросинья Мефодьевна. — Но выжили как-то.
Мы не узнали друг друга
Родители были сосланы в Игарку, и лишь в 1935 году (каких лишений им это стоило!) им удалось достучаться до властей, допроситься, чтобы младших детей отправили к ним.
— Мы поехали — сестра Маруся, братья Владимир и Иван и я.
В поезде решили, что говорить будем только на русском.
Страшно, спрашиваешь, было ли? Так чего же может быть страшного, когда я с трёх лет без матери с отцом. Ничего мы не боялись, ехали до тату с мамой. Сначала на поезде, потом в Красноярском порту определили нас на пароход «Мария Ульянова», на нём шли до Игарки. Там нас родители пришли встречать, — голос моей собеседницы при воспоминании об этом дрогнул. — Только мы не узнали друг друга...
Ребятишки приехали, в чём люди собрали — с миру по нитке. Мама долго вспоминала, как вглядывалась в спускающихся по трапу людей и думала: «Господи, какие-то цыгане идут, а де же мои дытиночки?» Потом разглядела, всплеснула руками, заплакала.
Родители за девять долгих лет тоже неузнаваемо изменились. Папа весь седой, как лунь, мама вообще очень постарела, и ноги у неё не было. Позже рассказала, как поранила ногу, лекарств никаких, началась гангрена… Я ещё спрашивала у неё: «Мама, а колы у тебя ножка отрастёт?» Она улыбалась и говорила: «Теперь никогда».
Жизнь семьи на Севере тоже не назовёшь лёгкой — но тут хотя бы при родителях были.
— Дом отец построил из старых досок, утеплили, как могли. И холодно было, и голодно — на карточку иждивенца полагалось 250 граммов хлеба, отцу как работающему — 400. Ещё выдавали весной по два ведра картошки. Есть её было нельзя — обрабатывали специальным составом, чтобы годна была только на посадку. Огород садили. Грибы брали, ягоду. Выжили…
Девочки заменили парней
Когда началась война, Фране было 15 лет. Сейчас она вспоминает два разных номера газеты «Правда» — информацию спецпереселенцы получали только из неё.
— В одной Сталин был с улыбкой, и там говорилось, что он договорился с правительством Германии о ненападении. Мы выдохнули тогда: войны не будет. А через два года, помню, написано на всю газету: «Вставай, страна огромная!» Всё, война...
Жизнь изменилась у всех. Юную Фросю отправили учиться в ремесленное училище.
— Все пальцы себе тогда поотбила — училась сначала полосочки заворачивать с помощью молотка, тисков, зубила. Позже серьёзные задания пошли. Так что я и замки самые разные могу делать, инструменты некоторые, плоскогубцы, например. Научились ремеслу — поехали работать. Направили меня в Канск на биохимический завод, сразу учеником электросварщика. Быстро выучилась. Парней-то на войну готовили, женщины да девчонки их заменяли на трудной работе. Тяжело приходилось, но всегда думала, что тем, кто сейчас воюет, гораздо труднее. У меня ноги все были сваркой обожжённые — платья долго не могла носить…
Всю войну проработала Фрося Рыц электросварщиком, а в 1945 году, после Победы уже, пошла учиться на счетовода.
«Декабрист» и декабристка
— А потом я замуж вышла, радостная такая! — вновь улыбается Ефросинья Мефодьевна. — И началась моя жизнь декабристки. Сначала мы уехали в Курейку. Сейчас мало кто помнит, что там Сталин отбывал ссылку. В то время там был музей. Маленький рыбацкий домик, топчан, одеяло суконное, маленькая подушка, лампа-семилинейка — вот и всё имущество… — Женщина задумывается ненадолго. — Очень скромно жил. Помню, из Игарки когда на корабле отплываешь, Сталин (памятник такой стоял, если кто вспомнит) рукой машет всем. И мне махал. И я рада была. А ведь сколько людей по его вине пострадало. А сейчас я за Путина молюсь и на него молиться готова, пусть он до ста лет живёт. Ведь как он старается, какие условия создаёт для женщин, детей. Я пятерых растила — кто бы хоть копейку дал для них. А сейчас деньгами помогают. Я рада за всех. Мама моя мыкалась, я мыкалась — так кто-то должен же и счастливым быть.
За однокомнатную квартиру в старенькой многоэтажке Ефросинья Мефодьевна тоже благодарна российскому президенту. Правда, квартира на пятом этаже — но наша героиня из тех, кто не привык сетовать на судьбу по столь незначительным поводам. Спускается сама, поднимается тоже, а на лестничной клетке устроила настоящий зелёный уголок, где ярким пятном выделяется цветущий во всю силу кактус-«декабрист», стойкий, как эта маленькая светлая женщина.
У меня такой характер
И газету нашу благодарит: «Тридцать лет живу в Хакасии, и всегда «Хакасию» читаю. Это хорошее дело, как вы обо всём пишете, и о нас, ветеранах, не забываете».
В чём секрет такой жизнестойкости и оптимизма? Жизнь закалила? Репрессированное детство, военная юность? Семейная жизнь, во время которой ей пришлось путешествовать вслед за мужем (неуживчив был характером), почти каждый год меняя место жительства? А на руках — пятеро ртов, ребятишки, один другого меньше? В трудовой книжке 46 лет 6 месяцев и два дня трудового стажа (три года ещё не учтёнными остались — уточняет женщина).
— Наверное, характер такой, — улыбается Ефросинья Мефодьевна, — да и сидеть ведь некогда было. Работы всегда хватало — детей ведь кормить надо, одевать, образование им дать. Вставала в 4 часа, шла коров доить, потом, пока роса лежит, косу в руки — и полянки выкашивать, чтобы сена на зиму заготовить. После на работу бежишь, там всё делаешь, да не абы как, а хорошо чтобы было. Где только не пришлось трудиться! С переездами нашими я за всякую работу бралась. И дояркой в совхозе, и яслями заведовала, истопником была и завклубом, секретарём парторганизации назначали, когда заведовала магазином в Мокрушинском районном кооперативе, и в кафе работала, а в 90-е годы ещё и на рынке стояла. Всякого перевидала, конечно. Но главное, что всегда меня выручало — это добрые люди. Везло мне на них всегда.
И сейчас я скажу: мне есть за что радоваться жизни. Сама живу, сама хожу и постирать, и еду приготовить могу. Да, не баловала меня судьба — ну так на что жаловаться-то? Пять детей, восемь внуков, пятнадцать правнуков — моё богатство. И люди, с которыми сводила судьба…
Сегодня я могу сказать ей спасибо за всё!
Елена АБУМОВА
Алтайский район
