… Возвращение домой предстояло утомительное: почти пять часов болтанки — пускай и в современном микроавтобусе. Дорога горбатой лентой уходила через лесные холмы вдаль, где, ярко серебрясь, терялась в фиолетово-синем мареве. Солнце светило сухо и безвкусно. Оно представлялось неестественным, каким-то ненужным и даже назойливым. Стекло тускло бликовало прямо в глаза. Снег был тоже не искристо-смеющийся, а матовый, как будто подёрнутый солончаковой пылью.
Так вот в чём дело! Над отдалёнными заснеженными сиреневыми скалами нависла, вплоть до самой петляющей дороги, продолговатая, с дымящимися краями туча чернильной синевы, какие бывают только летом. А тут… Она словно отрезала землю от морозного солнца. Вверху ещё властвовало невыносимое, похожее на искусственное, солнечное сияние, а внизу, на большом ветреном пространстве, начинала своё шествие обширная и пока ещё безмолвная пурга.
В двух-трёх километрах, где глаз едва отличал степное пространство от небесного, поднимались вихревые столбы холодной снежной замяти и медленно рассыпались, падая крупными морскими брызгами, над огромной степью. А ветер, уже грозно поигрывая, подхватывал в кружащийся воздух новые сугробы и нёс их всё ближе, ближе к дороге — казалось, прямо в наши глаза…
Я невольно взглянул на отдалённую высокую вершину трёхглавой горы. В это время её, безлесную, с прямыми отвесными скалами и каменными осыпями, ярко осветило неестественно сияющее солнце. Как будто невидимый вулкан, воспаривший над потерявшей уже свои очертания горой, с неимоверной силой дул, гоня вперёд, несущиеся потоки воздуха в лога, степное пожухлое приволье. Многокилометровые снежные рукава, поднимаясь с горного ложа в воздух, закручивались в дикие и свирепые волны и неслись, всё ускоряясь, на степь одна за одной, перегоняя и преследуя друг друга… И всё это озаряло ставшее сиренево-розовым от снежной пелены, безликое смятое солнце.
«Ну, сейчас задаст!» — подумал я, ёжась в кресле. Притихли пассажиры… Автобус, между тем, взобрался по горбатой линии асфальта на лесной, с северной стороны, холм и стал, притормаживая, спускаться по его оголённому южному взлобку. Справа, по вершине, покрытой пепельным снегом, уже шумно, с тонким свистом и воем завихрялись и звучно рассыпались кисеёй снежные столбы.
Под горой, в заветерье, сгрудился табун лошадей. Животные стояли хоть и смирно, но как-то напряжённо, обречённо понурив усталые головы, словно ожидая, что будет дальше. У повозки с соломой туда-сюда бегал конюх в большом овчинном тулупе и сквозь ветер кричал, видимо, что-то своему помощнику. Над табуном с пегими, чёрными и рыжевато-красными спинами лошадей стелилась, бойко срываясь с холма, слепящая пыль взбалмошного снега. Лошади устало дышали — видимо, после недавнего пробега, и были даже видны поднимающиеся из ноздрей струйки пара.
Автобус спустился на бескрайнюю низину и тут же словно попал в другой мир. Шквал упругого ветра порывисто налетел на него, снежная волна с размаху хлестанула прямо в моё стекло — так, что я непроизвольно зажмурился. Водитель, рывками тормозя, сбавлял скорость… Было такое впечатление, что мы пробираемся по ломко хрустящему льду бескрайнего озера и в любую минуту можем уйти вниз, провалиться.
Моё окно покрылось ледяной коркой.
Я взглянул вперёд. Переметая дорогу, ползли, словно живые, толстые шевелящиеся снежные змеи. Колёса, скользя, переезжали десятки, сотни таких визжащих ползущих змей. Случались секунды, когда ничего вообще не было видно. Исчезло всё: солнце, туча, горы. Мы были словно на дне, которое только лишь ощущалось, белого шевелящегося моря. Пелена рваного, неистово бурлящего и переливающегося снега так сопровождала нас несколько километров…
Наконец, солнце дыряво прорезало тучу светлыми и огромными столбами, упирающимися в степь и горы так, что вся эта картина была похожа на перевёрнутый взрыв. Он беззвучно, точно я был контужен, разрастался вширь прямо на глазах, к земле, готовый, казалось, вдруг вмиг замереть. «Какая сила, но какая и красота в пурге!» — подумал с каким-то природным, но несвоевременным восторгом я.
Рядом с водителем сидел напарник. Я услышал, как он сказал водителю: «Слышь, Виктор… Года четыре назад в этих вот местах двух малышей, знаешь, занесло прямо заживо. На третьи сутки их только нашли. Старший прикрывал младшего собой. А тот, застывая, царапал, бедный, мёрзлую землю… Пальчики у малыша оказались сломанными. Представь… До конца мучился ребёнок… И знаешь, где их нашли? Прямо за околицей!»
Я, признаться, вздрогнул в эту минуту… Ни о какой силе и красоте пурги больше вовсе не думалось — только о братиках, которые, коченея, медленно заснули где-то здесь вот под заносящими вихрями умертвляющего их снега.
… Теперь, как во сне, мне видится в бескрайнем белом пространстве шевелящаяся раздвоенная точка, всё дальше и дальше удаляющаяся в белое пространство и навеки теряющаяся в ледяно-кружевной пурге. За что она насильственно и слепо отомстила двум невинным душам, затерявшимся почти у самого своего дома, — двум уснувшим в пургу без крика и стона мальчонкам — кто скажет? Да и кто их слышал.

Валерий ПОЛЕЖАЕВ