На двери кабинета Владимира Фёдорова висит табличка: «Пусть Бог воздаст тебе вдвойне всё то, что ты желаешь мне». «Вы повесили?» — интересуюсь у заведующего хирургическим отделением Саяногорской межрайонной больницы.
«Я. Это настраивает на позитивное общение», — уверен заслуженный врач Республики Хакасия. И дальнейший наш разговор это только подтвердил.
Это уроки судьбы
— У меня в родове и русские, и белорусы, и украинцы. Однажды бабушку спросил, кто я по национальности. «Ты це дурак, што ли, — ответила она мне, — мы все русские…», — улыбается Владимир Георгиевич. — В глубь веков уходить не буду, много неизвестного, в те годы не принято было расспрашивать, кто мы и откуда, жили себе и жили. Но точно знаю, что по маминой линии есть родственники в Белоруссии и на Украине. По папиной линии все с Волги, благодаря Столыпинской аграрной реформе они перебрались в Сибирь.
С родителями всё понятнее. Мама из многодетной семьи (пять детей), у папы был брат, воспитывала их моя бабушка одна. Дедушка погиб под Москвой.
Мама — заслуженный учитель. Всю жизнь проработала физруком. В честь неё, мастера спорта по спортивной гимнастике, в Красноярском крае проводился турнир.
Отец обычный работяга. Шахтёр с 30-летним стажем. Жили же мы в Черногорске. Есть у меня сестра. Долгое время была начальником городской налоговой инспекции. Я в городе шахтёров хирургом проработал 12 лет.
— Получается, что вы могли стать шахтёром, как ваш папа.
— Шахтёром? Я туда спустился, будучи восьмилетним ребёнком, как сейчас помню, 8 марта. Жуть! Просто страх Господень. Я не знаю, как отец отработал в шахте столько лет и в таких условиях. Пыль — это ещё ладно, нагрузка на организм… Надо было за смену добыть 16 тонн угля.
Помню, нам привезли восемь тонн угля домой, надо было перекидать всё в угольник. Он вышел посмотреть на мои старания. А я парень крепкий, кандидат в мастера спорта по самбо и дзюдо. Неоднократный чемпион Красноярского края. По линии добровольных спортивных обществ «Буревестник», «Труд» занимал первые и призовые места. Одно время входил в состав сборной города по баскетболу.
И вот он вышел, постоял: «Какой день кидаешь?» — «Второй. Половину уже скидал». — «Ну и лодырь же ты. Тут работы на 30 минут». И он не шутил, я видел своими глазами, как эти восемь тонн могли быть за полчаса перекинуты с одного места на другое, в то время как я брал лопату под настроение в течение двух дней.
«Это моё!»
— А как так получилось, что вы пошли в медицину?
— Я вообще хотел стать физиком-ядерщиком. Достаточно хорошо учился. А по физике и химии у меня были особые успехи. В общем, нужные книги в детстве читал. Читал много. И к этому бы, наверное, всё пошло, если бы одна из книжек не называлась «Дорогой мой человек». Роман Юрия Германа изменил моё сознание, настолько задел за живое, что я решил себя переформатировать. А потом ещё и фильм посмотрел. Отличное кино! Очень близко к тексту.
Конечно, были сомнения: получится — не получится. Поэтому когда в Красноярск поехал поступать, взял на всякий случай и книги по физике (не зря же я их столько напокупал) — вдруг в мединституте мне что-то не понравится, пойду в политех. Но меня всё устроило. Красноярский государственный медицинский институт окончил в 1977 году. Хотел быть только хирургом и никем больше. Будучи студентом, участвовал в нескольких операциях и понял, что это моё.
Хотя, честно говоря, была тяга заниматься и кардиохирургией, но в силу разных причин отказался. Книжки по сердечно-сосудистой хирургии я, конечно, прочитал. Прекрасно понимал, что все эти знания помогут в экстраординарных случаях. И помогали. Травматизм всегда имел место, играло важную роль умение накладывать сосудистые швы. Некоторые травмы носили по большей части криминальный характер. Ранения в сердце вообще в порядке вещей. А такие операции без знания анатомии делать невозможно.
В Черногорске, где я работал до 1989 года, всё шло непросто. Поступали на операционный стол освобождённые условно-досрочно, солдаты-срочники, потом вьетнамцы. Если за ночь не прооперируешь двух-трёх человек с ножевым ранением, значит, всё прошло спокойно. Было достаточно жарко.
— А в Саяногорске?
— В Саяногорске в 90-е годы та же криминальная история. Что ни месяц — огнестрелы.
Но я из Красноярска, кстати, сначала попал в Аскиз. По направлению. И там бы, возможно, и остался, если бы обеспечили жильём. Но квартир не было, как и в Красноярске, поэтому вернулся в родной Черногорск.
В 1981 году поехал учиться в ординатуру в Красноярском медицинском институте. Специальность «хирургия», занимался онкологией. Отучился, взяли работать начмедом, но опять же крыши над головой нет, и получается, что толку от должности заместителя главного врача по медицинской части, если жильё снять проблема, а у тебя ещё и маленький ребёнок. Поехали в Черногорск, где своя квартира.
Из города шахтёров я переехал в Черёмушки. Мне объяснили, что совсем скоро построят в Саяногорске больницу, где понадобятся специалисты. Но дело в том, что построить обещали в 1989 году, а ждать пришлось до 2008-го. Почти 20 лет минуло. В должности заведующего хирургическим отделением работаю с 1990 года.
Это точно не подвиг
— В ваших руках за операционным столом человеческие жизни. Не было страха, что можете сделать что-то не так?
— Страх до сих пор присутствует. Хирург находится постоянно в состоянии стресса. Из-за этого и происходит выгорание. С момента, как я начал работать, 45 лет прошло.
Мне предлагали разные должности. После получения диплома об окончании ординатуры меня хотели направить главным врачом в Балахту. Отказался. Предложили ещё один вариант. Был неумолим: «Вернусь в родную Хакасию». И когда мне пригрозили: «Положишь партбилет на стол», ответил: «Извините, у меня его нет».
Я придерживаюсь правила, которое сформулировал в своём стихотворении Константин Ваншенкин:
Упаси вас бог познать заботу —
Об ушедшей юности тужить,
Делать нелюбимую работу,
С нелюбимой женщиною жить.
В последние десятилетия появились медработники, у которых есть коммерческая жилка. Я в этом отношении человек отсталый. Моя попытка коммерциализироваться закончилась крахом. Не смог перейти на другое направление, хотя в 1994 году отучился на пластического хирурга, получил диплом. Да, решили открыть отделение, но совмещать нельзя. Считаю, что медицина должна быть бесплатной. А хирургия — самое последнее место, где нужно зарабатывать. Но это я так думаю. Люди зарабатывают, сколько клиник наоткрывали. Но их не могу понять, если честно. Почему за деньги они могут помочь человеку, а бесплатно нет?
Сейчас ещё медицинскую помощь населению превратили в оказание услуг. Если бы знал, что окажусь спустя годы официантом, лакеем, наверное, не пошёл бы в здравоохранение. Это просто дискредитирует нашу профессию. Может быть, многие и рванули в коммерцию из-за этого, раз официанты, оказываете услуги — значит, надо зарабатывать.
— Владимир Георгиевич, сколько примерно операций сделано за все эти годы?
— 1200 — 1300 операций в год, бывало, делал. Было и по 800 — 900. Если учесть все моменты, за эти 45 лет тысяч 40 прооперированных наберётся. А в Саяногорске, для понимания, проживает больше 44 тысяч человек. Но я ведь говорю о серьёзных операциях. Понятно, для людей любое врачебное вмешательство — это стресс, а для врача — обычная рутина.
— А были такие операции, которые не всякий сделает?
— Были такие, которые на том этапе никто не делал. Занимались мы и лапароскопической хирургией в Саяногорске. Это когда операции на внутренних органах проводишь не с помощью больших разрезов, а через небольшие отверстия. В своё время это считалось внедрением новых методов, сейчас — сплошь и рядом.
Вспоминаются комбинированные операции. Удалить, допустим, требовалось мочевой пузырь и простату. И в то же время сделать искусственный мочевой пузырь из тонкой кишки, пересадить в неё мочеточники. Таких случаев не один в моей практике. Живут и здравствуют люди. Одного частенько встречаю — 30-й год уже живёт, как всё сделали.
Есть такой фильм «Дни хирурга Мишкина». Олег Ефремов играет главную роль. По сценарию он удалил тромб из лёгочной артерии. Человек выжил, но остался инвалидом. А вообще тромбоз лёгочной артерии — это стопроцентная смерть. Получается такая ситуация, когда Мишкина по жалобе трудящихся готовы распечь коллеги. Собирается комиссия. Начинают обсуждать. Один другому говорит: мол, чего тут разбирать, смертельный же случай, так что давайте завязывать и расходиться. И тут они узнают, что пациент живой, у всех шок. У меня была похожая история.
Поступил молодой человек с ножевым ранением в живот. Повредили ему 12-перстную кишку, поджелудочную железу. А там есть нижняя полая вена. Её толщина, как у полиэтиленового пакета. Попробуйте его нитками зашить. Учитывая, что оборудования никакого. И тем не менее я это сделал. Старший хирург утром меня по поводу прооперированного спрашивает: «Ну что, ящик?» «Да нет, живой. Курит стоит». — «Как курит, ты что?! Там же ножевое…»
Ну и началось: совсем ещё молодой, а уже превышает свои полномочия, наглец. На моё счастье, нашёлся человек, который заступился. Он быстро привёл аргументы, избавившие от дополнительных вопросов. И профессор, за которым оставалось решающее слово, спросил: «А он жив, что ли?» И тут я начал объяснять, что не первый раз оперирую подобные случаи. Зашил и зашил. За подвиг это не считал.
Это называется дружба
— А как вас судьба свела с Иваном Сергеевичем Ярыгиным?
— Это был исключительной целостности человек. Хоть я и не занимался вольной борьбой, а только самбо и дзюдо, он являлся моим кумиром. Двукратный олимпийский чемпион. В 1972 году на Олимпийских играх в Мюнхене в общей сложности за рекордные 8 минут 40 секунд закончил все свои схватки. Непобедимый человек.
А как с ним познакомился? Его маме требовалась медицинская помощь. Поступила она в безнадёжном состоянии. Онкология. Поставил диагноз, отослал результаты по просьбе Ивана Сергеевича в Москву. Мне потом позвонили: «Вы правы, всё прямо в точку». Я должен был её оперировать. Он переживал, конечно, просил сделать всё возможное и невозможное. Не могу сказать, что сильно волновался, но, конечно, понимал, мать какого человека передо мной лежит на операционном столе. Нервы были покрепче в те годы, но в тонус, безусловно, пришёл. Операцию сделал, но... безнадёжный случай. После той операции она прожила около года.
Иван Сергеевич был верующим. Храм в честь матери построил. Церковь Святой Евдокии стоит на берегу Енисея в селе Сизая, где прошло его детство.
И честно могу признаться: в 35 лет крестился благодаря его маме. Такого верующего человека, как она, я не встречал. Возлюби ближнего своего, как самого себя — это про Евдокию Павловну. Бывали разные жизненные коллизии, но ни об одном человеке вы никогда бы от неё не услышали плохого слова. И сам Иван Сергеевич был таким же. Не помню, чтобы он даже в мужской компании ругался матом.
Про него разные байки ходили. Придумывали и вовсе какие-то нелицеприятные, якобы он на своей базе, что построил на Кантегире, браконьерничал. Чушь полная. Вот как раз при нём в тех местах ни одного марала не застрелили. Все боялись даже рыболовные сети ставить.
И на мою жизнь он в какой-то степени повлиял. В период нашего знакомства меня пытались переманить в Красноярск. Иван Сергеевич на мои слова про возможный переезд отреагировал примерно так: «Не-не-не, я тебя не отпущу». Вот с тех пор мы с ним и дружили.
Это отношение к профессии
— А как жена относится к вашей работе?
— Она тоже хирург. Мы развелись. Не хочу говорить о причинах. Учились в одном вузе, только она на один курс старше (мы одногодки, но я с восьми лет в школу пошёл). Я всегда старался за ней тянуться, семимильными шагами осваивать что-то новое.
Сын у нас тоже хирург. Такой же трудоголик, как и я. Заведует хирургическим отделением в одной из больниц Красноярска. Зовут Андрей. 44 года. В самом расцвете сил.
— Вы его к этому каким-то образом подталкивали?
— Знаете, как бывает в хирургическом сообществе? И на работе, и дома разговоры об одном и том же. Сейчас, может быть, и меньше говорю об операциях, пациентах, а по молодости общение — это в первую очередь обмен мнениями: кто-то так сделал, кто-то этак. И сын всё время рядом. И как-то так получилось, что проникся. Потом уже и на операции я его приглашал. И книги, что дома, вдвойне пригодились. А книг у меня… Целая библиотека. Однажды задался целью и посчитал, во сколько она мне обошлась. Какую книгу ни возьмёшь, чаще всего рубль 80 копеек стоила, ну рубль 20. И что вы думаете? Насчитал расходов на шесть тысяч. А это были советские времена. Сам удивился. Зато на любой вопрос мог найти ответ. К сожалению, у большинства хирургов нет даже похожей библиотеки. А любой человек моего поколения скажет: «Книга — это учитель».
У молодых иногда интересуюсь: «У вас какие книжки куплены?» — «У нас интернет». Я понимаю, что на все случаи книг не напасёшься, но ведь есть библиотеки.
— Есть вещи, с которыми вы категорически не согласны в профессии?
— Ситуация в наше время так складывается, что если не окажешь помощь — будешь виноват, и если окажешь, а у тебя нет соответствующей лицензии, — тоже по голове не погладят. Даже победителей судят. Вот и не знаешь порой, как поступить. Да, ты способен делать такую-то операцию, и раньше это получалось, но если нет лицензии, значит, нельзя. Вот это меня удручает. Поэтому всё, что положено по стандартам, делаем и повышаем свой профессиональный уровень, чтобы выполнять разной сложности операции и помогать людям. Это же наша главная обязанность — помогать и не ждать благодарности.
Кстати, большинство больных не помнят хирургов, которые их оперировали, запоминают только тех, кто это сделал плохо. Поэтому особых слов благодарности спустя годы не жду. По-моему, Карнеги сказал: «Благодарность — результат высокого уровня нравственного развития человека. Вы не найдёте её среди невоспитанных людей».
— Насколько я знаю, композитор из Саяногорска Павел Михайлович Толмачёв, которому вы спасли жизнь без всякого преувеличения, написал в знак благодарности песню, как раз посвящённую и вам, и всем медицинским работникам. «Ангелы небесной чистоты» называется. Так что спасибо за ваш бесценный труд.
Александр ДУБРОВИН
Саяногорск
