«Я вернусь в этот город, знакомый до слёз...»

№ 8 (24823) от 25 января
Сергей Васильевич Гиппиус. Сергей Васильевич Гиппиус.
Фото из архива Светланы Чаптыковой

Сегодня об эстафете поколений — от людей, переживших блокаду города на Неве, до наших современников, расскажет народная артистка Хакасии, заслуженная артистка России Светлана Чаптыкова, прямая наследница актёров уже легендарной первой национальной студии Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, чьи студенческие годы отметило грозное время. Город, куда возвращаешься вновь и вновь — со слезами памяти и благодарности.

Насколько же история — рядом!

Мне в своё время рассказывала, правда, очень скупо, выпускница той первой студии Клавдия Семёновна Чаркова о дне 9 августа 1942 года, когда Большой симфонический оркестр Ленинградского радиокомитета (с участием фронтовых музыкантов) исполнил в блокадном городе Седьмую, «Ленинградскую», симфонию Дмитрия Шостаковича. Тогда все в зале филармонии до дрожи души жили в этой музыке. Трансляция через уличные громкоговорители шла на весь Ленинград. И это был, действительно был, мощный удар по врагу — необычным, духовным орудием.
А Светлана Чаптыкова в составе уже третьей национальной студии училась у знаменитых мастеров сцены, большинство из которых пережили эти страшные 872 дня. Главным человеком в жизни нашей актрисы (не просто деканом факультета актёрского мастерства ЛГИТМиКа и мастером курса) стал Сергей Васильевич Гиппиус. По удивительному совпадению с 80-летием прорыва блокады мастеру 20 января нынешнего года исполнилось бы 100 лет... Его отец — Василий Васильевич — известный литературовед и поэт-переводчик, умер в блокадные дни. Если ещё чуть дальше в историю, а на самом деле — на расстояние протянутой руки, то совсем рядом и Серебряный век литературы, ведь тётя Василия — известная поэтесса Зинаида Гиппиус, а самого Сергея назвали в честь Есенина, с которым был дружен его дядя.
Таким встретил третью студию Ленинград — с атмосферой от почти мистических туманов Блока до обнажающего нерв реализма Ольги Берггольц. Ещё живы были старушки, с прямой спиной сидящие на скамейках скверов — в шляпках с вуалью и видавших виды перчатках. «Тогда, в 1969-м, — говорит моя собеседница, — мы понимали, что попали в кольцо людей, переживших блокаду».

Что такое любовь, масенькая?

— С годами всё острее, всё чётче понимаешь, что для тебя значит учитель, педагог, определивший твою судьбу, — рассказывает Светлана Семёновна. — Сергей Васильевич Гиппиус участник Великой Отечественной, позднее — профессионал высочайшего класса. Ведь не только образование, но и всё прочувствованное, пережитое и в блокаду, и на фронте строит внутренний мир человека. Впервые я его увидела в родной Усть-Киндирле в 1969 году, тогда он — худенький, в очках, с необыкновенными голубыми глазами набирал курс в ЛГИТМиК. До сих пор помню его чуткие интонации, когда я в сельской конторе, оробевшая, читала басню: «Не бойтесь, маленькая!» «Бояться надо одного, — много позже говорил Сергей Васильевич, — чтобы жизнь не зачислила тебя в равнодушные Матрёны. Главное, чтобы человек не позволял себе быть щепкой, плывущей по течению».
А переписывались мы с мастером до самого конца его жизни (он ушёл в мир иной в 1981 году, работая уже во Владивостоке). Видите, сколько тут писем, по годам разложены. Это самое дорогое, что есть у меня! Я ведь росла без отца, для меня мужчина в доме — это мой молчаливый дед. И отцом Сергей Васильевич стал не только для меня, весь курс за глаза называл его папой... Он внимательно читал, в частности, наши творческие дневники (о том, чему мы научились на уроках актёрского мастерства) и каждому из двадцати студентов красными чернилами писал комментарии... Не говоря уже о походах в театр, встречах с замечательными людьми, он даже праздники проводил вместе с нами. «Надеюсь, тебе, милая Света, ещё не надоело жить в искусстве и считать его главным в своей жизни», — писал Сергей Васильевич, живо интересуясь моей работой в театре. Как играть спектакль по хакасскому эпосу «Алтын Арығ», спрашивала я (а Гиппиус, работая с нами, внимательно изучал героические сказания нашего народа). Он, фронтовик и блокадник, знал, о чём говорил: «Сила Алтын Арығ, вашей героини хакасской, не в физической силе, а силе духовной. И без всяких предисловий, без всяких красивых слов она понимает, что в любой момент может отдать жизнь за свой народ».
Я в правильную жилетку плакалась. Даже о личном: мол, штормит в семейной жизни. Сергей Васильевич писал: «Ой, Светочка, если ты хочешь, чтобы тебя лелекали и люлюкали, это не любовь. Любовь, когда ты полностью отдаёшь себя другому человеку». «Главную радость ты, масенькая, станешь находить в творчестве, и это творчество будет тебя спасать». А ведь, действительно, наша профессия, театральное действо способно оттаивать замороженные души — от блокады душевной. И всё — взаимно! Сергей Васильевич писал, когда мы только-только разлетелись из-под его заботливого крыла: «Милая Света, пришёл я в институт 2 сентября и почувствовал себя то ли сиротой, то ли отцом, потерявшим детей. Ведь они должны были прийти домой, а их нет, где они?» (Светлана, читая, не может скрыть слёз..., да и я тоже. — Т.П.)
...А в квартире Сергея Гиппиуса, что на канале Грибоедова, стоял шкаф, на нём — осколок бомбы. Бомба эта попала точнёхонько в комнату, но, слава Богу, мама Сергея Васильевича в это время была в другой.

Диван спасения

— Нашим вторым педагогом по мастерству была Ариадна Николаевна Кузнецова, тоже пережившая блокаду, — продолжила рассказ Светлана Чаптыкова. — Я возвращалась в Ленинград, а позже в Питер, вновь и вновь... Так в 2012 году повезла сюда своего одиннадцатилетнего внука — показать ему город на Неве. Устроилась было в гостиницу, но на мой звонок о свидании Ариадна Николаевна разволновалась: «Светочка, сколько мне осталось, а ты будешь где-то в гостинице и мы как следует не пообщаемся?! Немедленно ко мне домой!» В её квартире на Литейном проспекте вся мебель старая, точнее, старинная. Но впечатлило другое: «Светочка, Никитушка, вы спите на диване, на котором во время блокады (а Ариадна тогда ребёнком была) кто только не спал! Мы подбирали людей с улицы. Они обогревались и как-то приходили в себя. Спасали и от голода, если у нас был хотя бы один кусочек...» — рассказывала мой педагог.
И ещё одна удивительная женщина-блокадница — наш концертмейстер Любовь Михайловна Субботовская. С ней во время учёбы мы приезжали в Хакасию, даже сделали в одном из студенческих концертов большую постановку по героическому сказанию. И Субботовская буквально влюбилась в нашу землю... К своему 80-летию она, прекрасная пианистка, играла в родном городе большой концерт: Рахманинов, Чайковский... И вдруг захлопнула крышку рояля: «Все! Кушать хочу». Но случился инсульт. И когда в 2008-м я приехала в Питер с большим букетом жёлтых хризантем, к Любови Михайловне уже никого не пускали (жила вдвоём с сестрой). Скажите, прошу, ей только одно слово: Абакан! «Светочка? Пусти её!» К слову, о своих блокадных болячках и болезнях не говорил никто. Сергей Васильевич Гиппиус лишь однажды всё же ответил на вопрос, почему он такой худой: «Да полжелудка вырезали».
И у Любови Михайловны, и у Ариадны Николаевны были почти пустые холодильники: маленький кусочек колбасы, чуть-чуть маслица да кефирчик... Я первым делом — в магазин. Ариадна Николаевна: «Светочка, зачем так много?» Это у них с блокадного Ленинграда — есть по минимуму. А мне в дорогу обязательно дадут тех же яблок, которые им, в свою очередь, кто-то принёс.
Вспоминается рассказанный жуткий случай на одном из ленинградских заводов, когда мужчина не выдержал и съел мясо мёртвой девочки. И... застрелился! Ведь с этим жить нельзя. С рас-че-ло-ве-че-ни-ем. Вот так время испытывает людей, отделяя зёрна от плевел. Мы люди или кто? Есть такое, что ты не можешь переступить. У переживших с человеческим достоинством блокаду истинные ценности уже в крови, и они их передавали нам, рождённым после Великой Отечественной.
Для меня сегодня главный страх — страх войны, можно сказать, выросла на слезах бабушки об её погибшем старшем сыне. Я написала пьесу и поставила спектакль «Я жду тебя», основанный на диалогах моей бабушки Фёклы Дмитриевны и Агафьи Владимировны, матери Героя Советского Союза Михаила Чебодаева. «Ну вот, Тырта (хакасское имя бабушки), говорят, 9 Мая большой праздник. А для нас с тобой? Для нас с тобой это горе по сыновьям».

Незатихающее эхо «Первой Ленинградской»

— Скоро будет три года, как я поставила спектакль «Первая Ленинградская» — о той легендарной студии ЛГИТМиКа, о студентах, защитивших город и переживших блокаду. Я работала, дружила с прекрасными актёрами: Клавдией Семёновной Чарковой, Анастасией Ивановной Тодиковой, Тамарой Константиновной Баиновой-Щукиной, Анной Ильиничной Тодышевой, Еленой Петровной Килижековой... О блокаде они в повседневной жизни не говорили практически ничего. Но по всему было видно, какую мудрость, какую духовность взрастило в них то время.
То же в полной мере относится к парням первой студии, защищавшим город на Неве и вернувшимся с фронта живыми: это Алексей Барахтаев, Георгий Борчиков, Аркадий Кучендаев, Фёдор Райков, Георгий Топанов. И вечная память тем, кто не вернулся...
...Трудные годы продуктового дефицита. Клавдия Семёновна зовёт меня к себе, вытаскивает сардельки, маслице... А у меня двое детей, муж Гена учится очно в Красноярске. И я тихонько пытаюсь затолкать угощение в сумочку. «Ешь, ешь, — говорит Клавдия Семёновна, — я твоим детям тоже дам». А в помощь спектаклю мне от Елены Петровны Килижековой достались письма, дневники, воспоминания, как и письма Тамары Константиновны той поры, переданные мне её сыном Александром. Кстати, наши блокадницы крепко дружили, но отнюдь не «сюсюкали». Тодикова и Чаркова просто глазами находили друг друга, словно спрашивая: ещё жива, старушка? Нас, молодых , тоже связывала с ними дружба, и я смею думать, что они меня, нас, опекали...
Этих людей сегодня очень не хватает; всё время оглядываешься на своих стариков: а что бы они сказали, как сыграли, что представили? Хотя, надеюсь, что-то главное они нам передали. Теперь важно то, что мы вложим в своих детей, внуков. Я не стесняюсь разговаривать с ними даже на очень серьёзные темы. «Бабушка, почему у тебя такие грустные глаза?» — спрашивал внук в свои пять лет. Он уже знал о печали войны, знал, что его прадед Николай Фёдорович Чаптыков воевал под Ленинградом, был ранен. Представляете, какая она, жизнь?

Татьяна ПОТАПОВА



Просмотров: 111