Абаканец Владимир Борисов известен далеко за пределами страны как переводчик с польского произведений Станислава Лема, а также литературоведческими работами о братьях Стругацких и фантастике как таковой. Восполним пробел, ведь в газетных публикациях эти темы достаточно редки. Да и повод вполне в авантюрном духе — магия красивых чисел...
Профессиональный читатель
Договоримся, что «подпространство» в данном контексте — это проникновение в замысел авторов исследуемых или переводимых произведений, психологию их героев, сопереживание, точность и скрупулёзность. Короче, нырять, так поглубже. А как становятся энциклопедически образованными переводчиками? Тоже «нырнём», дабы разглядеть корни явления сего.
— Родился я в замечательном селе Бея, а когда пошёл в первый класс, моим другом стал такой же юный гражданин Александр Лукашин. (Литературовед, библиограф фантастики, один из авторов «Энциклопедии фантастики: кто есть кто». — Авт.) Через два года его семья переехала, но парень периодически наведывался в Бею. С 5-го класса мы переписывались и переписываемся, сотрудничаем по сей день! Судьба нас вновь свела в одной комнате общежития Томского института радиоэлектроники и электронной техники, чуть позже переименованного в ТИАСУР (автоматизированных систем управления). Фантастикой же мы зачитывались с Лукашиным уже в раннем детстве. Даже ракету собирались строить — всё как положено у продвинутых пацанов конца 50-х — начала 60-х годов прошлого века. С «Туманностью Андромеды» Ефремова познакомились ещё в её журнальном варианте.
Но в детстве я читал всё, абсолютно всё, включая культовые журналы вроде «Техника — молодёжи». Сестрица моя, а она старше на 15 лет, уже работала учителем русского языка и литературы. Ну и у меня соответственно — Толстой, значит, Толстой, Чехов, значит, Чехов, Горький... И так далее. Но самое интересное: моя мама — удивительнейший человек! В своё время она всего два месяца проучилась в школе. Почему, спрашиваешь? А — характер! Не дала вырвать у себя молочные зубы, они и выросли вкривь и вкось. В школе над ней стали смеяться. «Ну и дураки вы все!» И ушла. Писала же как бог на душу. Зато читала — и как! Именно мама научила меня читать в мои три-четыре года. Она была профессиональным читателем. Знаешь, что это такое?
— Ну разве могу догадываться.
— А я скажу точно: профессиональный читатель — тот, кто не только читает, но и перечитывает книги, которые ему нравятся, находя новые смыслы, оттенки... В библиотеке у мамы всегда был читательский билет № 1. Я всё равно, говорила, потеряю его или забуду, так что пусть будет первый. Когда же переехала в Абакан (а ей уже было 70 с копейками годов), то первым делом пошла искать библиотеку, нашла, конечно, и вернулась с читательским билетом № 1. То, что мама брала в библиотеке, я тоже читал. Она предпочитала что-нибудь историческое, вроде «Угрюм-реки», «Строговых» или классику, но однажды я обнаружил у неё даже «Человека-невидимку» Уэллса. Мне же больше в детстве нравились Жюль Верн и Александр Беляев. А уж когда появились Стругацкие и Лем, то стали моей любовью на всю жизнь... Незаметно для себя я стал и коллекционером, собирателем книг начиная со школы.
Нынешняя квартира Владимира Ивановича — настоящий книжный музей.
Есть упоение в бою
Коллекционирование — это и страсть, и рабочая необходимость. Владимир Борисов говорит, что он много «мотался по стране» и всегда — с «уловом». Большей частью — фантастическим.
— Ведь ещё в школе, а литературы в этом жанре не хватало, выписывал журналы, посвящённые фантастике. Однажды обнаружил, что есть такой и в Румынии.
— А как читал-то?
— А вот так! Где мог, догадывался. Ещё и кроссворды там разгадывал... (Вот он, «лингвистический запой». — Авт.) Английский и немецкий я в школе учил, так что какие-то зацепки общеевропейские были. Потом перешёл на славянские языки — с ними проще, можно обойтись без словаря, только читать надо очень много. И постепенно база накапливалась. А вот когда польским заинтересовался всерьёз, начал читать Станислава Лема — и ничего, оказывается, толком не понимаю. И тогда я изобрёл гениальный способ: надо брать детективы на этом языке.
— ?
— Во-первых, в детективах словарный запас попроще, а во-вторых, сюжет угадывается. Если герой нажал на «spust pistoletu», значит, на курок. Если куда-то зашёл и поднимается на этаж — значит, в лифт... Из контекста слова и укладывались в голове. Так подготавливалась база для более образного текста других произведений. Я могу сегодня с некоторых языков переводить с листа — открыть и читать. Но время от времени спотыкаюсь: я знаю, что это такое, но не знаю, как сказать по-русски. Видишь два толстых польско-русских словаря? Не затем, чтобы понять смысл книги Лема, а затем, чтобы с их помощью найти наиболее подходящий эквивалент. У пана Станислава куча идеологизмов, куча слов, придуманных им самим, и надо это по-нашенски выражать. Я в армии, где служил офицером после окончания института, начал переводить «Футурологический конгресс» Лема: всё-таки при переводе со славянских языков здорово срабатывает интуиция.
— Это служба в армии такая оригинальная?
— Я служил в ракетных войсках помощником командира дежурных сил на командном пункте. И практически всегда был на боевом дежурстве. Начальник спит, а мне положено бдеть. Вот и разложу книжку, словари, сижу и аккуратно перевожу.
— Напечатали, что перевёл?
— Дело было в начале 80-х, мне никак не удавалось пристроить книгу ни в издательство, ни в журналы. Все: ой, вещь интересная, но не время сейчас. А не время, потому что в Польше бушевала «Солидарность», было введено военное положение, и Станислав Герман Лем с семьёй перебрался в Западную Германию и Вену.
Голова пана Станислава
— Владимир Иванович, но ведь ты с ним всё-таки встречался?
— Был у меня такой светлый день в жизни. В 1999 году я помогал ребятам из польского общества Хакасии делать журнал Rodacy («Соотечественники») на двух языках, читал лекции про Лема и польскую фантастику. Руководитель общества Сергей Леончик предложил мне пройти в Польше курсы языка. Я было отказался, но меня уговорил приехавший в то время консул этой страны в России. Тем более, курсы наметились в Кракове, где тогда жил Станислав Лем. Я подсуетился: к классику не просто так было подобраться... В результате провёл у него часа полтора.
— И каково впечатление о великом фантасте, что называется, живьём?
— Лем под конец жизни уже совсем оглох, но голова и в 78 лет оставалась исключительно ясной. У него был допотопный слуховой аппарат, и классик выработал беспроигрышный метод общения — сразу начинал говорить и не переставал практически до конца беседы. У меня же создалось такое впечатление: сидит передо мной человек, у которого в голове огро-о-мный компьютер. У компьютера (как такового) можно посмотреть, на сколько процентов работает центральный процессор. Вот на моём сейчас 0 или 0,1 процента. У мозга Лема, мне казалось, задействовано пять — восемь процентов в разговоре, а всё остальное занято постоянной внутренней работой. И он эту внутреннюю работу иногда выплёскивает между разговором: «А вот ещё был случай, когда...» И становилось понятно, что именно его интересует. Я, правда, пытался кое-что вставлять... И на это Лем сказал, что думает о новой книге, которая станет подведением итогов «Суммы технологий», этому произведению было на тот момент уже лет 30. «Я когда писал, думал, — объяснял пан Станислав, — что такое техническое и технологическое будущее (которое описано в «Сумме технологий». — Авт.) наступит через 1000 лет, в крайнем случае через 860. Смотрю, а оно вылезает отовсюду — то одно, то другое, то третье...» Лем и выпустил потом книгу «Мгновение».
О встречах поближе в масштабах и географии
Грех не сказать два-три слова о нашем, уже канувшем бог знает куда, абаканском клубе любителей фантастики, в деятельности которого были и оригинальные переводы.
— В 1978 году, когда я приехал в Абакан, обнаружил, что здесь живой фантаст есть и работает в редакции газеты «Советская Хакасия» — Григорий Аронович Тарнаруцкий (я в то время служил программистом в Абаканском технологическом отделе Красноярского филиала Всесоюзного государственного проектно-технологического института). Тогда же в стране стали появляться клубы любителей фантастики — как у Лукашина в Перми. В Абакане клуба нет — безобразие! Гриша мне: «Я знаю молодого человека, который пытается писать фантастику, — Александра Бушкова», — его мы подхватили тоже. Бушков важный такой: неспешно достал из тумбочки письма Стругацкого, они уже переписывались. Название клуба «Гонгури» Саша придумал. (К слову, рядом, в Канске, где-то в 20-х годах вышла книжка с таким названием. Редкость сумасшедшая. И без того малюсенький тираж мужики на самокрутки искрутили...) Ну и молодняк, школьники к клубу подтянулись, весело и интересно было. «Гонгури» просуществовал, пока в стране не начали клубы разгонять, и наш попал под раздачу.
— Почему?
— Несколько «добрых» фантастов, которых в клубах считали не очень-то приличными людьми, написали донос в ЦК КПСС. Мол, в этих обществах (а на дворе 1984-й или 1985-й год) как-то нехорошо: вольномыслие. И заведующий идеологическим отделом ЦК Михаил Сергеевич Горбачёв собрал свой актив — надо разобраться. Им, клубам, приписывалось, что там читают не тех авторов, Стругацких каких-то, а не Казанцева. Что сами переводят и распространяют эти переводы. А это — самиздат, что уже близко к нарушениям большого рода.
Логика и математика могут всё
Что такое БВИ? Друзья Борисова Владимира Ивановича уверяют, что это Большой Всепланетный Информаторий. Ведь наш лингвистически-математический герой составляет несметное количество комментариев, в частности, к изданиям произведений братьев Стругацких. А цитаты и комментарии требуют компетентности, точности, значит, кропотливейшей работы.
— В начале 1990-х мы уже создали международную группу, которая занимается творчеством Стругацких, — поясняет Борисов. — Одно из направлений, которое я в эту группу включил, — выявление авторов всех цитат.
— Много цитат у Стругацких?
— Ой, цитаты они обожали! Я у них встретился, например, с французскими выражениями Льва Толстого. (Коих в «Войне и мире» немерено. — Авт.) Тот же Выбегалло («Понедельник начинается в субботу») периодически шпарит из «Войны и мира»: «Смотрите, дрожание левой икры — великий признак!» Когда же анализируешь весь блок цитат у фантастов — больше всего из... Библии! Это вообще удивительно по тем временам. Есть и скрытые цитаты, а иногда заголовки — буквально начало молитвы, как, например, «О странствующих и путешествующих». А из авторских цитат всё же на первом месте Пушкин. Порой цитаты далеко не самые простые...
А я хочу заметить, что ни одна фантастическая муха не пролетит мимо Владимира Борисова. Стругацкие в его огромной личной библиотеке — буквально на всех языках мира. Впрочем, пытаюсь пошутить:
— А на японском?
У Владимира Ивановича и бровь не дёрнулась:
— Однажды мне на день рождения подарили сборник фантастических рассказов на японском языке. А мне же интересно, что там в этой книжке! Смотрю, в оглавлении несколько буковок латинских, а потом иероглифы. Было это в году 1972-м: ни учебников, ни интернета. Я всё бросил и стал расшифровывать, кто же там в авторах. И расшифровал всех, кроме одного. Думаешь, как я понял, что там написано?
— Строил логические цепочки, сравнивал, потом «цеплялся»?
— Примерно. Вот авторы на А и Б, а фамилия одна. Понятно, что Стругацкие. От них и танцевал. Да, ещё в школе я участвовал в олимпиаде по математике вкупе с языкознанием. Что потом назвали математической лингвистикой. Ну а позже, конечно, купил учебник японского.
— А на арабском у тебя есть?
— Вот там, на полке, на букву А. Это что, спрашиваешь? Иврит чистой воды.
Тридцать три и пятьдесят пять
— Две цифры нынче хороших, — улыбается структуральнейший лингвист, — 33 и 55. Начнём с первой. Я участвую в выпуске самого полного с сотворения их мира собрания сочинений Аркадия и Бориса Стругацких — аж 33 тома. Выходит п.с.с. в издательствах Тель-Авива и Санкт-Петербурга. Серьёзные тома, отличная бумага.
И, добавим, серьёзная работа БВИ: вёрстка, цитаты, комментарии. Ведь такой подход к собранию сочинений — ещё и дань уважения Аркадию Натановичу и Борису Натановичу. И вторая красивая цифра — 55. Ровно 55 лет назад в журнале «Нева» вышла в свет одна из популярнейших повестей Стругацких «Обитаемый остров». Несколько слов о заслуженной популярности произведения.
— Это, говоря в общем, история взросления молодого землянина (из далёкого от нас будущего) Максима Каммерера. У него изначально есть база — нравственные установки, сформированные миром Полудня (это есть в повести «Полдень, XXII век». — Авт.). Мир, где победила теория высокого воспитания, а главные люди — врачи и учителя. В частности, о многом говорит девиз подростков далёкого будущего: «Что такое плохо? Трусить, лгать и нападать!» А учителя находят у каждого молодого человека какой-то талант, в редких случаях они его не находят, как раз случай Максима, который поэтому и отправляется в Группу свободного поиска, где можно ткнуть пальцем и попасть на любую планету...
Ну и попал он на некую планету Саракаш (здесь я для краткости перехвачу инициативу у Владимира Ивановича), где ему открывается сумасшедшая жизнь качественно иного мира, причём он активно в ней участвует. Пытается понять и солдат (здесь идёт бесконечная война с хонтийцами, плюс якобы существует угроза со стороны далёкой Островной империи...), и мутантов, и Колдуна, и Странника... Так от эпизода к эпизоду происходит взросление Мака. Ему пришлось самому в себе талант выращивать. Возможно, призвание прогрессора, да любой другой талант возможен тоже, исключая «коросты» на совести... Акцент и интрига «Обитаемого острова» — на неких башнях-излучателях, включение которых делало из большинства обитателей людей, готовых умирать за правящих этим миром Неизвестных Отцов. Те, на кого излучение не действовало, считались выродками.
— А вышки-излучатели зомбируют людей?
— Вышки не так действуют, — отвечает Владимир Иванович. — Они нацеливают и усиливают то, что уже есть в человеке. Да, друга Мак переубедил, перевоспитал, но, вспомни, у «воспитанника» под влиянием башен вновь случился приступ — теперь уже истовой любви к Максиму. Но вышки направляют Неизвестные Отцы (а они сами выродки, конечно, иначе не могли бы управлять). Людям сначала объясняют, как должно быть: вот выродки, их надо ненавидеть, уничтожать. А почему, собственно? Ответ: потому что выродки.
— А логика?
— В таких случаях даже число Пи стремится к четырём... Вот в таком сложном и неоднозначном мире землянину Максиму от эпизода к эпизоду приходится делать выбор и принимать решения.
— Но главное — задать правильные вопросы?
— Кстати, о вопросах. Я первый раз разговаривал с Борисом Натановичем Стругацким в московском метро, мы возвращались с семинара. Он мне: «Ну, задавайте свои вопросы». Я знал немножко, чем его расшевелить, мы заговорили по-нормальному. «Как понять, нужны прогрессоры или нет?» — спросил я. (Изменяющие и направляющие ход истории на отсталых планетах. — Авт.) «По совести или нет их поведение?» Борис Натанович: «Володя, а вы знаете, дело ведь не в этом. Я уверен, всегда найдутся люди, которые просто не могут пройти мимо несправедливости, мимо зла и обязательно вмешаются — хотим мы этого или не хотим. Поэтому мы не писали назидательную какую-то вещь, мол, надо так, а не этак. Мы писали так, как оно есть. И демарши Мака — это то, мимо чего он не может пройти».
У Стругацких два направления практически во всех без исключения произведениях. Это выбор: всё время надо выбирать — и каждому. Второе — эксперимент. В том же «Парне из преисподней»: казалось бы, перевоспитание солдата Гага не получилось так, чтобы он стал переделывать мир своей планеты, для чего его на Земле и готовили. И Борис Стругацкий сказал: «Хотя, может быть, перевоспитание это и не получилось, но он уже «отравлен» миром Полудня...»
Беседовала Татьяна ПОТАПОВА
