Завал из блокнотов вдруг падает, один из них неожиданно раскрывается… Глаза выхватывают строки «Мне классно, как я живу сейчас. Я хочу жить до возраста 108 лет».
Слёзы, горькое сожаление, укол в сердце. Эти слова сказала накануне своего 60-летия народная артистка Хакасии (не только по званию, поистине народная, очень любимая) Людмила Арыштаева. Встреча с ней произошла 6 лет назад, была запланированной, а вот интервью написано не было. Возможно, возникли какие-то причины, в очередь встали другие материалы, нужно было исполнять срочные задания — в журналистике такое бывает. А потом затерялся, кажется, навсегда, блокнот с записями.
Вспомнила об этом, когда Людмила Александровна ушла из жизни — неожиданно, на взлёте. Это случилось в этом году 3 марта — в этот день горевала вся Хакасия. Потеря светлой, очень доброй, талантливой певицы стала большим ударом для всех. Многие вечером просто слушали её песни и плакали, ведь совершенно невозможно поверить в смерть настолько жизнелюбивого человека, актрисы, ставшей родной для всех...
И раз за разом включая песню «Мокрый ангел» (стихи Натальи Ахпашевой, мелодия, судя по всему, родилась в душе Людмилы Арыштаевой), роняя слёзы и не вытирая уже «маленькие мокрые следы», плакала ещё и о том, что не написала шесть лет назад интервью с ней, и записи нет, и чувство вины — куда же без него?
12 апреля (совершенно спонтанно произошло это) начала наводить порядок в рабочем шкафу, и… ну да, это правда чудо — блокноты упали, один раскрылся, а в нём та самая, давно утерянная запись. Посмотрела по календарю и в очередной раз получила подтверждение жизни вечной — 12 апреля после смерти певицы минуло 40 дней.
Нет в этом особенной мистики — скорее провидение. Должна была написать о Людмиле Александровне — значит, пиши! Возвращайся в тот обычный день шесть лет назад, садись напротив певицы, слушай, вспоминай…
…Первая мысль: «Она похожа на птицу!» И на такую — Жар-птицу, которую трудно удержать в руках, с золотым опереньем и размахом крыл, обнимающим Космос, и маленькую замёрзшую синичку — взять в ладони, согреть у самого сердца. Милота в ней была несказанная, человеческая скромность и невероятный талант.
Мы встретились в репетиционном зале филармонии. Кажется вопросов не было — Людмила рассказывала о себе… О детстве, родителях, их любви.
— Папу звали Александр Григорьевич Арыштаев, маму — Мендоль Ханненен Хилма, финка, уроженка Карельской АССР.
Её семья до Великой Отечественной войны жила в 35 километрах от Ленинграда, они пережили блокаду. Отец мамы, её мачеха и семеро по лавкам — шесть родных братьев и сестёр. Голодали страшно. На всех детей была одна пара валенок. Её отец тогда от безысходности взял соседского бычка. Привязал на верёвочку, увёл в укромное место — надо колоть, а он не может. Сидел рядом с этим бычком и плакал. Так его и арестовали, и посадили. Привезли в тюрьму (она на Иткуле тогда была), за ним вся семья приехала в Хакасию. Это судьба была. Мама рассказывала, что два раза свиделась с отцом в тюрьме, спрашивала: «Папа, как ты мог?!», «Ой, доча, голод-то не тётка», — отвечал отец.
Мама полюбила Хакасию, никогда мысли у неё не возникало уехать отсюда. Наши родственники по её линии живут в Финляндии — сестра отца уехала туда ещё в 1916 году, и мы бывали у них в гостях. Когда жили там, то слышала, как мама тихонечко говорила папе: «Поедем домой». Дом — это Хакасия.
Как познакомились мои родители, я не знаю. Они прожили вместе 50 лет в любви, счастье, взаимном уважении. Внутреннее благородство было дано им свыше. Помню, папа рассказывал, как очень долго ухаживал за мамой, и как сильно, до слёз, забилось его сердце, когда она согласилась быть его женой. Вспоминал, что ещё два месяца после свадьбы мама называла его на «Вы». Очень простые люди — она работала телятницей, он зоотехником, но столько света было в их отношениях, сколько любви и тепла. Мы, четверо их детей, были согреты этим светом. И ушли они, как праведники: папа умер в Покров, мама в Успение, — вспоминала актриса.
И сама Людмила Александровна ушла от нас во время Великого поста. Считается, что в это время Всевышний забирает к себе исключительно души праведников…
Актриса говорила так же открыто, как всегда выступала на сцене перед зрителями. Рассказывала о том, как стала певицей, о близких людях, наставниках в профессии, родных местах. И лейтмотивом звучало всегда, что она не состоялась бы в профессии, если бы не родной хакасский язык.
— Пела я всегда, сколько себя помню. В детстве в основном русские песни — две-три хакасских только знала. По линии папы у нас была очень музыкальная семья, папа пел, играл на мандолине, бабушка, Федосья Торина, была известной тахпахчи. У меня всё переплелось в жизни в какой-то момент — музыка, любовь к родному языку, осознание своих корней. Наша семья переехала тогда из улуса Малый Спирин (Ырхыз стар) в Усть-Чуль. Я никогда не учила хакасский язык специально — и здесь, где все говорили только на нём, просто впитала его. Ведь Усть-Чуль совершенно особенное место: природа, воздух, люди — всё там иное. Знаете, как большая русская река Волга начинается с маленького болотца, так и для великого хакасского языка это место, можно сказать, исток. Здесь родились писатель Михаил Кильчичаков, художник Михаил Бурнаков, тахпахчи Евдокия Тыгдымаева.
Усть-Чуль — сердце. Я почувствовала, как оно бьётся… Родственники позже говорили, что если бы папа не переехал в Усть-Чуль, Люда бы вообще не имела отношения ни к музыке, ни к хакасской культуре. А я чувствую в этом некоторую предопределённость. Ничего не бывает просто так. Всё бывает предначертано свыше. Сегодня часто думаю: какое счастье, что владею хакасским языком, буквально купаюсь в своём родном языке. «Пусть моя святая земля становится всё краше, мой красивый народ ещё краше, мой сладкий язык никогда не исчезнет» — на любом выступлении своём повторяю это, как заклинание, — говорила она.
С огромным теплом вспоминала певица и учителей своих — тахпахчи Евдокию Тыгдымаеву, певцов Клару Сунчугашеву, Владимира Чаптыкова, актёра Алексея Щетинина, сказавшего в своё время: «Людочка, ты будешь великой певицей, но не пой, как Людмила Зыкина, пой, как Люда Арыштаева».
Впоследствии именно Владимир Герасимович настоял, чтобы после абаканского музучилища Людмила поступала в Красноярский институт искусств.
— Наш курс был вторым набором института, который только открылся. Какая там была атмосфера! Я училась с Николаем Путилиным — сегодня он прима-баритон Мариинского театра, с Дмитрием Хворостовским. На третьем курсе с Димой вместе участвовали в постановке оперы «Евгений Онегин», он пел партию Онегина, я — Татьяны. И можно было остаться в Красноярске — я несколько лет после института прослужила в театре музыкальной комедии, но когда в 1989 году в Хакасии открылась филармония и её художественный руководитель Герман Николаевич Саражаков пригласил меня вернуться домой, сердце моё не раздумывало ни мгновения. Я так обрадовалась, что смогу теперь петь на своём родном, любимом языке. Ведь я когда в Хакасию возвращаюсь, ладонями к земле прикасаюсь. Говорю себе: здравствуй, мой дом... — вспоминала она.
...Сегодня трудно поверить, что Людмилы Арыштаевой нет с нами. Вспорхнула маленькая птичка с ладони, растаяло золотое оперение в яркой синеве, звёздочкой больше стало на небе.
Остался голос её, осталась любовь. Слышите?..
Елена АБУМОВА
Мокрый ангел в дверь мою стучался.
Открывала дверь ему.
Входил.
Чистым полотенцем утирался,
У камина крылышки сушил.
Но к полудню прояснилось небо,
Проводила гостя за порог.
Вот и всё.
Как будто бы и не был.
Не заглядывал на огонёк.
Без причины одиноко стало
от простой домашней суеты.
Я в прихожей вытирать не стала
маленькие мокрые следы.
