Сегодня в аале Апчинаев (в 40-х годах прошлого века он назывался Бельтыры) Аскизского района мало кто и вспомнит, что в годы войны сюда были эвакуированы ленинградские дети, пережившие блокаду.
Живых очевидцев остались единицы, материальные следы, которые могли бы напомнить о том происходившем здесь в годы войны, исчезли. Даже глубоководная в то время река Абакан, поменяв русло, превратилась в болотистую протоку.
Елена Топоева, депутат сельского Совета, проводит нас по улицам села. Задача — отыскать немых свидетелей тех событий. Это несколько старых домов, реставрированная не так давно церковь, огромный амбар из плитняка. Не амбар — настоящий памятник ушедшей после революции эпохи зарождения частного капитала на хакасской земле. Его бы тоже реставрировать, но это уже другая история. Неподалёку — остатки разрушенного фундамента.
— Здесь в годы войны был детский сад, где жили дети, пережившие блокаду, и их воспитатели, — рассказывает Елена Сергеевна.
Если бы камни могли говорить, они рассказали бы нам, как это было. Но камни молчат.
Здания детского сада, как и интерната,в котором поселили ленинградских ребятишек, давно сгорели.
400 голодных ртов
Только память всё равно осталась. Её хранитель, заведующая библиотекой Наталья Алексеевна Асочакова, вплотную занимается историей аала. Она оказала неоценимую помощь в подготовке этого материала.
— Мы всегда были уверены, что детей-блокадников разместили только у нас в Бельтырах. Здесь было два интерната. Но мы ошибались.
Благодаря архивам удалось узнать, что в начале сентября 1942 года в Хакасскую автономную область прибыли семь ленинградских детских интернатов с 400 подопечными в возрасте от 3 до 16 лет. Они были размещены в Аскизском, Таштыпском, Бейском и Боградском районах. На территории нашего района их было три — № 11 и № 21 в селе Бельтыры, № 38 — в Иудино.
В одном из них находилось 58 детей и 18 штатных сотрудников, в другом — 62 ребёнка и 20 сотрудников. Получается, что в нашем аале в годы войны жили, учились, выздоравливали 110 детей, переживших блокаду. Воспоминаний, к сожалению, сохранилось очень мало. В 2008 году я собирала ровесников этих детей, чтобы они рассказали о том времени, но очевидцами в силу возраста они выступать на могли — так, несколько эпизодов.
В большей мере помогают архивные изыскания. В отчётном докладе Хакасского обкома ВКП(б) за период с VI областной партконференции (март 1940 года) по VII областную партконференцию (март 1944 года) подчёркивается необходимость повседневной заботы о материально-бытовых нуждах детей. Тогда в Хакасской автономной области было открыто 49 интернатов, четыре детских дома и действовало шесть эвакуированных ленинградских интернатов. Два детских дома для детей, родители которых погибли на фронтах Великой Отечественной войны, открывались в Таштыпе и Бограде.
В то время, когда все средства уходили на фронт, в республике находили и хлеб, и душевное тепло, чтобы отогреть военных подранков — детей, испытавших на себе ужасы бомбёжек, блокады, голода, потери родных и близких, — рассказывает Наталья Асочакова.
Об этом свидетельствуют и воспоминания Куприяна Ивановича Шалгинова, которые автор этих строк записал в далёком 2005 году при личной встрече.
Куприяна Шалгинова знали в Хакасии многие. Более 40 лет он проработал в областной национальной гимназии Абакана (сейчас Хакасская национальная гимназия-интернат имени Н.Ф. Катанова) учителем истории, завучем. Награждён медалями «За трудовую доблесть», «За трудовое отличие». Один из лучших педагогов, спокойный, очень добрый человек, биография которого достойна отдельного описания. Достаточно сказать, что его семью репрессировали и выслали в Иркутскую область, когда мальчику было три, но он тайно вернулся вместе с бабушкой — оттого и выжил.
В 1941 году Куприяну Шалгинову исполнилось 14 лет. События того времени оставили глубокий след в его душе — приезд ленинградцев в Бельтыры, их жизнь там он помнил в мельчайших деталях.
Ребята не могли даже двигаться самостоятельно
— Их привезли глубокой осенью. Мы сами были детьми, а тут такие же дети, только видевшие войну своими глазами. К этому прибавилось ещё отношение к самому Ленинграду, ведь уважение к нему тогда воспитывалось с самого раннего возраста. У нас не было обычного любопытства. Мы восхищались детьми-героями, — рассказывал он.
Сначала к ним, пережившим блокаду, местных не подпускали. Ленинградцы были настолько слабы, что любая инфекция могла стать роковой. Но позже было решено, что школьники Бельтыр возьмут над ними шефство.
— Ленинградские воспитатели долго учили нас, как вести себя с этими ребятами, что делать, как разговаривать, как кормить. Каждому школьнику определили подшефного. Мне достался шестилетний Витя.
Вспоминать тяжело — дети были настолько измождёнными, что шестилетние мальчики весили как годовалые младенцы. Живые скелеты. Не могли самостоятельно двигаться, говорить. Мы с Витей разговаривали глазами. Я спрашивал глазами и понимал, «да» или «нет». Кормили их только воспитатели. Долго они получали лишь бульон, без хлеба. Нам строго-настрого объяснили, что детям, пережившим блокаду, нельзя много есть, нельзя давать лишнего, как бы они ни просили. Иначе могут умереть. Трудно было смотреть, как малыши реагировали на пищу, им ведь всегда хотелось есть, но никому и в голову не пришло бы нарушить запреты воспитателей и медперсонала.
Вспоминаю, как в один из дней ленинградская воспитательница спросила меня: «Куприян, ты можешь принести нашим детям чего-нибудь домашнего, свежей сметаны или яиц?»
Дома у нас ничего не было, и я пошёл к соседям, в дом фронтовика Кирилла Толмашова. На стук вышла женщина, спросила: «Что ты хотел, мальчик?» Вслед за ней с трудом вышел её муж — он, оказывается, недавно пришёл с фронта по ранению, был на костылях, с перебинтованной ногой. Услышав мои объяснения, мужчина сказал: «Этим эвакуированным детям дайте всё, что можете!»
Мне дали немножечко сливок и яйцо — сливки были в красивой блестящей чашечке. 300 метров от этого дома до интерната я шёл не дыша, боясь расплескать хоть капельку или, не дай бог, уронить яйцо.
Как обрадовалась воспитательница, когда увидела, чем я разжился: «Как хорошо, сейчас мы с тобой Витеньку покормим!» Подносит ему ложечку сливок ко рту, а сама плачет…
Нас радовало тогда каждое самостоятельное движение наших подопечных. Восстановление шло медленно. Поднимаешь Витю — он бы рад встать, но сил нет, трясётся, как травинка.
Только к лету выходили, поставили всех на ноги. Тогда из 62 детей умер только один мальчик — самый слабенький и больной. Помню, как переживали его смерть взрослые ленинградцы...
Ленинградцы учили хакасский язык
— Вспоминаю, как мы ходили на прогулку. Каждый шеф брал за руки двух малышей, и колонной отправлялись к реке. Шагов 15 — 20 сделаем и отдыхаем. До реки шли часа два. Там сидели на берегу — купаться запрещалось категорически, очень слабые дети. Салфеток не было тогда, и нам выдавали специальную бумагу, которой мы вытирали камешки, прежде чем дать их в руки ребятам. Мы мыли камешки, вытирали их насухо и раздавали малышам. Они зажимали их в кулачках и замирали. Думали или вспоминали. Не улыбались, не бросали камешки в воду. Просто сидели и сжимали их в руках. Вспоминаю эту картину, и сердце щемит, — рассказывал Куприян Иванович.
В его памяти сохранились и картины быта. Жизнь отличалась от того, что мы знаем сегодня. Так, в военные годы хакасы говорили на своём языке, на нём же велось преподавание в школе.
— Конечно, мы знали русский, но он был не настолько широко употребляем, как сейчас. Ленинградцев мы учили своему языку. Постепенно и они начали говорить по-хакасски. Я прихожу к Вите, и он здоровается со мной — изен! Прощается — анымҷох! Знали, как по-хакасски звучат слова «хлеб», «ложка», «кружка». Мы тоже учились у них. Ленинградские учителя преподавали в нашей школе, — вспоминал Куприян Шалгинов. — Конечно, случались и курьёзы — мы же были деревенскими детьми, не знали городского уклада жизни, не видели городской одежды.
Однажды летом наших подшефных нарядили в шорты. Для нас такая одежда была в диковинку, и мы просто не знали, как себя вести. Нет, не осуждали, конечно, но старушки смотрели на голые ноги с удивлением, а мы, честно признаться, стеснялись подходить к ребятам в шортах.
Тогда в селе старые люди носили национальное платье даже в будни, а на праздники все в посёлке старались одеться ярко. На женщин в хакасских платьях, ярких платках, пого и больших серьгах нам, детям, смотреть было радостно. Ленинградцы с большим интересом рассматривали национальную одежду хакасов.
Война войной, но праздники всё равно отмечались, и не только советские. Масленица и Пасха, например. Радовались весне, готовили что-то праздничное. И всегда наши старушки делились с ленинградцами — приносили постряпушки, топлёное масло, крашеные яйца.
Тех детей, что постарше, мы научили игре в бабки, в лапту. А зимой 1942 года ленинградцы уже начали ходить с нами в школу. Хорошо помню двух девочек, Нину Покровскую и Катю Никитину, их все очень уважали. Идёшь в школу, берёшь с собой картофелину варёную — половинку на перерыве всегда отдаёшь Нине или Кате. Мой подопечный, мальчик Витя, пошёл в Бельтырах в первый класс. Отметки свои он мне называл по-хакасски. Чаще всего фигурировала оценка «тӧрт» — «четыре».
Они уехали в конце войны
— Мы старались не спрашивать их о блокаде — разве что сами расскажут. Я поинтересовался только, помнят ли они, как проходила эвакуация, на чём вывозили из Ленинграда. Но никто не помнил, как добирались до Хакасии, только рассказывали, что всю дорогу их кутали в разные вещи — шубы, платки, одеяла, чтобы довезти живыми.
После прорыва блокады и освобождения Ленинграда, когда наших подшефных увезли домой, я некоторое время переписывался с Ниной Покровской. Она сообщала мне, что их дом разрушен бомбёжками, их поселили в другую квартиру, но после возвращения её хозяев пришлось переселяться вновь, Девочка писала ещё, что самых близких родственников ей так и не удалось отыскать, — рассказал Куприян Иванович.
...Дети блокадного Ленинграда прожили в Хакасии несколько лет. Согласно архивным документам, предоставленным Натальей Асочаковой, «возвращение детей ленинградских интернатов общим количеством 361 человек произошло в июле 1945 года. Вместе с детьми возвращались учителя, воспитатели, врачи, медицинские сёстры и технические работники. По решению исполнительного комитета Хакасского областного Совета депутатов трудящихся от 21.06.1945 № 394 «...» перевозка осуществлялась на 20 машинах-полуторках, восемь из которых предназначались для доставки детей из села Иудино, по шесть автомобилей для интернатов, размещающихся в селе Бельтыры. Обратная дорога (об этом свидетельствует ведомость по заработной плате воспитателям, в которой зафиксирована в том числе и выдача денежных средств на реэвакуацию) была долгой, более месяца».
Куприяна Шалгинова осенью 1944 года (в то время ему исполнилось 17 лет) забрали в армию.
Важно не забывать то, что было
— Был уверен, что попаду на фронт. О том, как и когда увозили ленинградских детей из Бельтыр, я пытался узнать позднее, но почему-то мало кто это помнил, поэтому не могу рассказать, как прощался хакасский аал с маленькими блокадниками. К сожалению, Витю своего я потерял сразу. Но с Ниной мы переписывались до 1951 года — потом и эта связь прервалась, — вспоминал он.
На фронт наш юный земляк так и не попал. После призыва его, как и других новобранцев, отправили в запасной полк, но туда Куприян Шалгинов не доехал. Где-то за Уралом, на очередном пересыльном пункте 300 молодых солдатиков определили в военно-пехотное командное училище — на войне катастрофически не хватало младшего командного состава. Там, в училище под Новосибирском, Куприян узнал, что война закончилась.
— Это было особенное мгновение, ведь война прошла через всё наше детство. Каждый день мы мечтали об этом. И, собираясь вместе, и ленинградские, и хакасские ребята думали и говорили об одном — да должна же она когда-то закончиться, эта война, не может же она длиться вечно. Поэтому трудно передать ту радость, которую каждый испытал при этом известии. Летели в воздух пилотки, шапки, сама природа ликовала от криков: «Победа! Ура!» Мы встретили эту радостную весть с оружием в руках, рядом со взрослыми командирами, сами взрослые, хоть и 17 лет, и не было в тот день радости больше.
Помню, я поделился этим чувством в письме к Нине, но она ответила не сразу. Много позже от неё пришло грустное письмо, в котором она описывала, каким разрушениям подвергся Ленинград, что многим негде жить, но счастьем было то, что мы победили в этой трудной войне, — вспоминал Куприян Иванович.
Перечитывая его чудом сохранившиеся воспоминания, невольно вспоминаю известную, даже затёртую от частого употребления фразу, что новая война начинается тогда, когда вырастает поколение, забывшее войну предыдущую. Живых свидетелей, носителей памяти о Великой Отечественной войне, остаётся всё меньше. Куприян Иванович Шалгинов ушёл из жизни в 2013 году. Сегодня, перелистывая страницы с записями его воспоминаний, остаётся горько сожалеть о том, что не так много удалось спросить…
— Наше детство выпало на тяжёлое время. Конечно, война всех сделала гораздо взрослее, ведь испытания не проходят бесследно для детской души. Сейчас я часто вспоминаю детей из блокадного Ленинграда и сожалею о том, что связи были утрачены. Хотелось бы увидеть своего подопечного Витю, Нину, Катю, узнать, как они прожили свою жизнь, — так говорил Куприян Шалгинов 18 лет назад. Он надеялся, что многие из ленинградских детей тоже вспоминают нашу Хакасию и небольшой аал Бельтыры, который, пусть ненадолго, стал им домом, где они смогли обрести второе рождение.
Елена АБУМОВА
P.S. Благодарю главу Аскизского сельсовета Марину Анжиганову, депутата районного Совета Елену Топоеву, директора Апчинаевской сельской библиотеки Наталью Асочакову, воспитателя Хакасской национальной гимназии-интерната имени Н.Ф. Катанова Людмилу Троякову за помощь, оказанную в подготовке материала.
