Кто отменил правило «золотого часа»?

№ 2 (24670) от 12 января
Кто отменил правило «золотого часа»?
Коллаж: Лариса Баканова, «Хакасия»

«Идите лесом!» Так можно обозначить общий настрой и отношение работников медицинских учреждений к тем, кто пытается задавать им неудобные вопросы. Когда люди жалуются на непрофессионализм врачей либо на то, что доктора некачественно оказывают пациентам помощь, а подчас и вовсе вредят их здоровью.

Добиться справедливости за промахи медиков у нас очень сложно, к сожалению. Теперь я знаю это наверняка, потому что меня тоже недавно послали... Очень вежливо и корректно, однако при этом твёрдо давая понять, что развивать обсуждение поднятой мною темы минздрав Хакасии не намерен.
Но я отказываюсь идти лесом, то бишь куда подальше и в не совсем нужном мне направлении. Я хочу выяснить: существует ли у нас в республике медицина — такая, какой должна быть? И можно ли доверять специалистам в белых халатах, которые не способны адекватно оценивать состояние больных, быть внимательными и расторопными, когда на кону стоит жизнь человека и счёт идёт на минуты? Что делать, если в самый критический момент врач отказывается спасать, не везёт пациента в больницу?
Именно такой вопиющий случай произошёл недавно с моей родной тётей — 75-летней жительницей Абакана, у которой случился инсульт — опасное для жизни заболевание, характеризующееся нарушением кровообращения в головном мозге, ведущее к тяжёлой инвалидности или смерти. То есть история эта не выдуманная — в ней сама я участница и непосредственный свидетель. Уверена, что подобная ситуация в любой момент может случиться с каждым из нас — не важно, кто он, где живёт и каков его социальный статус.
...Началась наша история стандартно. Утром 14 октября после телефонного звонка родственника мне стало известно о том, что моя тётя находится в крайне болезненном состоянии: вдруг оказалась неадекватна, перестала разговаривать и узнавать кого-либо. Я сразу же вызвала скорую помощь, а сама отпросилась с работы и поехала к ней домой на улицу Ломоносова. Карету медиков застала возле подъезда дома — подумала, что врач всё ещё находится в квартире, но там его уже не было (как оказалось, он сидел в машине). Со слов двоюродного брата, приехавший доктор осмотрел пациентку, поставил ей укол от повышенного давления и ушёл, не предприняв более никаких действий. «Это у неё возрастное», — сказал он про состояние пациентки.
Предпринятые мною попытки заговорить с тётей ни к чему не привели, стало понятно, что она утратила дар речи и не может подняться с постели. К моему удивлению, машина скорой помощи всё ещё стояла возле подъезда. Но когда, разобравшись что к чему, я выбежала из квартиры, водитель завёл двигатель, и «скорая» уехала.
А так как легче больной не стало, начала тут же звонить в поликлинику по месту жительства (железнодорожную). Оттуда меня переадресовали в городскую поликлинику, что на улице Чертыгашева, по телефону я снова всё объяснила дежурному, и там вызов врача на дом был принят. Затем уехала на работу, с тётей остался её сын. После он мне позвонил, сообщил, что приходила терапевт, выписала лекарства и ушла, сказав, чтобы мы вызывали на дом врача-психиатра.
При таком повороте событий, видя, что моя родственница находится в крайне тяжёлом, опасном состоянии, но врачи ей реально помочь не хотят, я снова позвонила на городскую станцию скорой помощи. Там со мной по телефону стала общаться старшая смены, от которой с удивлением узнала, что по моему вызову к тёте приезжала, оказывается, не линейная бригада, а врач-психиатр. По её словам, теперь для лечения моей родственницы нам нужно записать её на приём в психиатрическую поликлинику или на своём транспорте доставить участкового психиатра к ней домой. Я возражала, говорила о том, что ещё совсем недавно (3 октября 2022 года) моя тётя ходила на работу (торговала хлебом в ларьке). Что до самого последнего времени она была вполне разумна, имела хорошую память, отлично считала, то есть не было ни малейшего намёка на деменцию. Получив от меня эту информацию, медик дала трубку тому самому врачу психиатрической бригады, который ничего внятного насчёт состояния моей родственницы так и не пояснил. Я снова стала разговаривать со старшей смены, и после моих настоятельных просьб она отправила меня за направлением на госпитализацию... в психиат­рическую больницу.
Ничего не оставалось делать, и я повторно отпросилась с работы, сходила на приём к врачу-психиатру А.А. Копыльцу. Тот выслушал мой рассказ и посоветовал настаивать на срочной госпитализации больной для её обследования (на предмет возможного инсульта). Тогда я поспешила к себе на работу, откуда снова позвонила в «скорую», передала разговор с Копыльцом. Только после этого сотрудники станции скорой помощи согласились увезти пациентку в городскую больницу.
Время уже близилось к вечеру, когда мою тётю доставила всё та же психиатрическая бригада в приёмный покой. Я прибежала встретить машину скорой, тётю занесли на носилках в помещение. Врач-психиатр был вежлив и доброжелателен. Он стал «утешать» меня тем, что, мол, «всё у неё в порядке, сатурация, как у молодой». При том что больная находилась в крайне тяжёлом состоянии — ни говорить, ни адекватно оценивать происходящее не могла.
В итоге её поместили в палату интенсивной терапии, где пациентка пролежала больше двух недель. После проведённого обследования (МРТ) был подтверждён диагноз: «ишемический инсульт» (два очага).
Она и сейчас находится в больнице, так как полностью утратила способность адекватно оценивать обстановку, обслуживать себя и нуждается в постоянной квалифицированной посторонней помощи. Забрать её к себе при всём желании не могу, так как не имею ни физических, не материальных ресурсов по такому уходу. А оставлять тяжелобольную одну в доме без присмотра даже на короткое время просто опасно. Как будет ухаживать за парализованной матерью её сын — сказать сложно. Стоит вопрос о признании её недееспособной.
Но почему такое случилось? О правиле «золотого часа», когда важна каждая минута, особенно при инсульте, отказавшие в экстренной помощи медики не могли не знать. И как же отреагировали на этот случай в минздраве Хакасии? В ответ на моё заявление о ненадлежащем оказании медицинской помощи пожилой пациентке в ведомстве ограничились возмутившей меня ­отпиской, сославшись на то, что «сведения о факте обращения гражданина за оказанием медицинской помощи, состоянии его здоровья и диагнозе, иные сведения, полученные при его медицинском обследовании и лечении, составляют врачебную тайну». Иными словами, моя тётя сама должна получать информацию о состоянии своего здоровья либо указать лицо, которому она может это доверить. А родственники в данном случае не являются автоматически её законными представителями, так как у них нет доверенности. То есть получается полный абсурд: человек не может сам за себя постоять, поскольку он фактически недееспособный, и по этой же причине за него не могут вступиться его близкие, которым этот больной не в состоянии оформить нотариальную доверенность для представления своих интересов.
Аналогичной линии защиты придерживаются и работники скорой помощи.
«Мы не имеем права предоставлять вам информацию, так как вы на данный момент не являетесь её законным представителем», — сказал мне на личном приёме главный врач Абаканской станции скорой медицинской помощи Айвар Кольчиков в присутствии своего заместителя и юриста.
Наверное, по их логике, эта история с бесконечными вызовами врачей к парализованной пациентке должна быть спущена на тормозах, хотя и проведена служебная проверка. Я только об одном хочу спросить: как специалист с двумя медицинскими образованиями, имеющий квалификацию врача-психиатра и врача скорой помощи, а также стаж работы по профессии свыше 20 лет, не сумел определить у пациентки инсульт и не сделал ничего, чтобы вовремя доставить её в больницу?

Только цифры

По статистике Следственного комитета РФ, россияне стали чаще обращаться в правоохранительные органы с сообщениями о преступлениях, связанных с дефектами оказания медицинской помощи. Так, в 2012 году пациенты или их родственники подали 2100 жалоб на медработников, по 311 из них были возбуждены уголовные дела. Пять лет спустя число обращений в СК выросло до 6050, количество дел — до 1791. В 2021 году в СКР поступило 6248 заявлений от граждан о ятрогенных преступлениях, каждое третье обращение завершилось возбуждением уголовного дела.

Тамара КИРИЧЕНКО



Просмотров: 272