С Николаем Фадеевичем Чарковым, членом Союза художников России, почётным членом Академии художеств Казахстана, разговаривать одновременно и просто, и сложно — есть у него уникальное для творческого человека качество говорить больше не о себе, а о других.
Только поймаешь нить биографии, начнёшь торопливо записывать, где родился, как учился, как тут же возникают фамилии художников, учителей, друзей. О них — Фёдоре Пронских, Владимире Тодыкове, Григории Серебрякове, Владимире Капелько и многих других — он готов часами рассказывать яркое и хорошее. О себе же — лишь эпизоды. Такие обычные, простые даже, без всяких «возвышенностей» и приукрашиваний — всё как было, жизнь как жизнь.
В художники — насильственно
— В детстве и не думал, что стану художником. Мне вообще история нравилась, но вот с русским языком в школе недопонимание возникло — не «слышал» я его, что ли? В общем, не очень хорошо учился. И поведение подводило — дрался. Я в классе один был хакас, прозвали меня Чомбе, как одного африканского лидера, прислужника империалистов — вот и отвечал, защищал свою честь. Мама переживала, конечно, сын — это же гордость, надежда, опора. Должен послушным расти, делом заниматься. В то время (1965 год) в Абакане открылась художественная школа. А я однажды срисовал портрет адмирала Нахимова — это и определило мою судьбу. Мама сказала: «Хорошо!» — да и другим понравилось. Так и получилось, «в художники» я попал практически насильно.
Будущий живописец, хоть и не желал этого, был зачислен в первый набор Абаканской художественной школы. Тогда под неё был выделен один кабинет в общеобразовательной школе № 1. Здесь под руководством Фёдора Ефимовича Пронских и занимались все, кто хотел научиться рисовать. Так Коля Чарков стал одним из учеников мэтра.
— Три года учился в «художке», осваивал рисунок, живопись, композицию. Не особенно «горел» этим, но стало получаться понемногу. Наверное, мама моя почувствовала, что есть у меня такая склонность, правильно определила судьбу. Мне стало нравиться рисовать.
А в 8-м классе общеобразовательной школы, где я «портил успеваемость», посоветовали получить свидетельство об окончании учёбы и идти получать знания где-нибудь в другом месте. Да я уже и сам захотел выучиться на настоящего художника.
И опять сошлись звёзды как-то так, что вместо Красноярского училища имени В.И. Сурикова, куда поступали обычно выпускники Абаканской художественной школы, Николай Чарков поехал в Киргизию.
— В те времена в Киргизии уделялось огромное внимание развитию художественного творчества: поощряли таланты, предоставляли места для желающих учиться. Отдел культуры Хакоблисполкома сделал запрос в министерство культуры Киргизской ССР, и для абитуриента из Хакасии выделили одно внеконкурсное место для поступления во Фрунзенское художественное училище. (Сейчас Кыргызское государственное училище имени С.А. Чуйкова.) Я приехал, прошёл художественный конкурс (натюрморт, рисунок, экспозиция), был зачислен.
Дали бы от зависти умер
Другая республика, незнакомая жизнь, насыщенная учёба — молодому человеку, конечно же, интересно было всё.
— Нам мастер-классы проводил один из самых уважаемых в республике людей — академик, народный художник Киргизии Семён Чуйков, по сути, основатель здешней художественной школы, сейчас она его именем и названа. До революции киргизы ведь изобразительное искусство знали в его народной, прикладной форме — орнамент, ковры, предметы из кожи и металла. Изображение человека — табу. Поэтому революция произошла и в искусстве: всё изменилось, в республике появились художники, известные и в Советском Союзе, и в мире. В то время киргизская школа живописи была одной из самых ярких. У меня сложилось впечатление даже, что киргизские художники воспринимают цвета иначе, чем европейцы — так у них глаза устроены.
Чуйков учил нас не только рисунку и живописи. Удивительный рассказчик, он погружал нас в мир искусства. Помню его рассказ, как в Италии он разыскал мастерскую Александра Иванова, в которой художник писал картину «Явление Христа народу». Это было просто помещение, никак не отмеченное. Чуйков настоял, чтобы на мастерской была установлена мемориальная доска в память о российском художнике и его гениальной картине, — вспоминает Николай Фадеевич.
Он был одним из самых старательных учеников. Понимал, что не освоив всех тонкостей живописи как ремесла, создавать великие произведения невозможно. Меню на весь день — чай, буханка белого хлеба и банка сгущёнки, шиковать не на что было. Но совсем рядом с училищем находился Ошский базар. Представляете, какими соблазнами манил этот самый большой в Центральной Азии рынок бедного студиозуса? Развалы фруктов, пряностей, овощей, разноцветные платки, белозубые улыбки… А запахи какие?! Здесь плов, там лагман, самый свежий шашлык, и всё такое красивое, вкусное.
— Мы на Ошский рынок ходили делать наброски — там такой колорит, постоянное движение. А нам задавали каждую неделю делать 100 набросков. Преподаватель по рисунку заставлял их выкладывать и сначала пересчитывал. Есть сотня — начинает рассматривать, делать замечания, поправлять, оценивать. Одного наброска до сотни не хватает — свободен, «двойка», на следующей неделе будешь должен двести штук. В общем, все мы старались исполнить урок — и руку набивали очень хорошо. Но как же вкусности отвлекали нас от занятий!
Конечно, наскребёшь по карманам и полакомишься восточными блюдами. Шашлык, помню, стоил 16 копеек, лагман — 50. Нигде больше такого лагмана не ел — там сверху блюдо украшали чуть поджаренным яйцом. Представляете, какое обилие красок в одной чашке — разноцветные овощи, зелень, лапша, огненный от томатов бульон и наверху, солнцем, яйцо. Сюрреализм в реале, Дали бы от зависти умер.
Художественные медитации
На каникулы Чарков ездил домой, в родную Хакасию. Скучал по ней всем сердцем — и мысли никогда не возникло остаться где-то ещё. Здесь во время отдыха начал рисовать пейзажи. Небольшие этюды окрестностей аала (улуса?) Чарков в Усть-Абаканском районе стали его первыми художественными медитациями. Здесь когда-то жили его предки, земля помнила эти времена, и художник будто чувствовал это.
Тогда уже, в ученических этих работах, проявилась уникальная особенность Николая Чаркова в передаче пейзажа. Сложно подобрать слова, но чувство такое, что его картины очень многослойны и изображённое на них место существует вне времени. И, засмотревшись, можно почувствовать запах костров древних кочевников или услышать звон оружия более поздних сражений за независимость… Звонкий девичий смех, спокойствие сытого стада, возвращающегося домой, тень задумавшегося горного духа, присевшего за скалой.
Хотя это ведь просто хакасский пейзаж! Обычный, каждый день видим. Менгиры, ковыль, горы, небо, облака, а вот же… Видимо, нужно быть плотью от плоти, чтобы увидеть и передать его так...
В 1972 году, окончив учёбу, вернулся на родину, устроился работать в художественную мастерскую Абаканского отделения Красноярского художественного фонда.
Ленин и члены Политбюро
— Конечно, для художника сдельная зарплата, которой нас обеспечивало государство, было огромным подспорьем. Все художники выполняли заказы для предприятий — рисовали плакаты, портреты Ленина, членов Политбюро, оформляли красные уголки и прочее. К 1 мая и 7 ноября просто завал был таких заказов. А в свободное время занимайся творчеством, есть определённая свобода. Кстати, и материалом для живописи и изобразительной деятельности нас тоже снабжали централизованно и достаточно щедро. Карандаши, краски, холсты, рамы — четыре раза в год получали контейнер. Признаюсь, у меня сейчас ещё сохранились краски из того благословенного времени. Но, конечно, уже начинают подсыхать, — улыбается Николай Фадеевич.
Шефство над молодым художником взяли известные художники Владимир Тодыков и Григорий Серебряков.
— Мой отец тогда получил талон на «Москвич» — роскошь по тем временам. А для нас средство передвижения — на этюды на машине ездить хорошо.
Ездили с Григорием Андреевичем рисовать. Он очень плодотворным был художником, очень талантливым. А какой шустрый! Пока я сижу над одним этюдом, он сделает три, да ещё чай заварит, приготовит поесть. Я у него хорошую школу прошёл. Он рассказал мне секрет трёх красок, объяснил, что ценность живописи в тончайших отношениях сочетания цветов скрыта. Знаю, что коллекцию своих картин, более 80 полотен, он подарил в музей деревни Знаменка Боградского района. Надеюсь, что этот дар оценён, находится в хорошей сохранности и радует земляков художника, которые приходят в музей.
Уроки и реликвии от гения
— Владимир Тодыков — мой старший друг, почти брат. Считаю его гением — так, как писал он, могут только единицы. Сколько экспрессии, силы, любви. Знаю, его вызывали в обком и спрашивали: «Почему ты рисуешь только хакасов?» Тогда же время было такое, что художнику нужно было изображать все национальности, мы же одна семья. Но он продолжал писать то, что задевало его душу — свой народ, Хакасию. Такими, какими знал, чувствовал. Я каждый этюд свой приносил на суд к Тодыкову — он на них показывал, как нужно сделать правильно, учил…
Реликвии для меня — портреты моих близких людей и мой портрет, которые он исполнил. Теперь это память. Уверен, что творчество его недостаточно изучено, оценено. У нас на самом деле есть художники, для каждого из которых нужно открывать свой музей. Для Тодыкова и Капели точно, — говорит художник.
С идеей создания художественного музея республики Николай Фадеевич обил уже пороги всех учреждений и министерств — вопрос действительно важный, и республиканский художественный музей необходим. Однако когда начинаешь вспоминать, сколько лет и с какими моральными и материальными препятствиями шло строительство Хакасского национального краеведческого музея, который ныне — наша гордость, то поневоле задумаешься, на какой срок может затянуться строительство ещё одного.
И это не единственная проблема, волнующая художника Чаркова. Так же часто на самых значимых мероприятиях он пытается убедить власти республики и Абакана в том, что городу необходимо «национальное лицо», ведь город — столица национальной республики. Отчего-то и эти убеждения пока звучат гласом вопиющего в пустыне. Впрочем, патриоты зачастую не считаются в своём отечестве пророками.
Увидеть и почувствовать тоже
А Чарков — настоящий патриот. Каждая его картина, каждый пейзаж — это ведь любовь. Любовь к родным местам, к Хакасии, где каждый уголок — живописный объект, рассказывающий одновременно о прошлом, настоящем и затрагивающий будущее этой земли. Да, все работы его находятся будто вне времени, а иногда, если долго всматриваться, будто и в другом измерении. А ведь, повторимся, просто пейзаж. Да таких в Хакасии тысячи…
Ну да. Только он-то их видит и умеет показать иными, настоящими. Это его особенный талант, пока недостаточно оценённый.
А вот на выставках в других городах, в Красноярске, в Москве выставочный комитет Всероссийской художественной выставки всегда отмечает магические пейзажи хакасского художника, и не было случая, чтобы его работы не брали в экспозиции.
Сегодня Николай Чарков отбирает работы для своей юбилейной выставки. В будущем апреле ему исполнится 70 лет — и в это верится с трудом. Кажется, совсем недавно его выставка экспонировалась в фойе газеты «Хакасия» — для редакции это был первый опыт проведения подобного мероприятия на своей территории, и все волновались. Оказывается, с этого времени прошло уже 25 лет.
Сколько новых работ увидят посетители юбилейной выставки? Пока ответ на этот вопрос можно только предвкушать. Но каждая картина будет особенной, это не подлежит сомнению.
25 лет назад Виктор Яковлевич Бутанаев, хакасский и российский учёный, профессор, доктор исторических наук, рассмотревший и прочувствовавший работы Николая Чаркова, очень точно отметил: «Большое спасибо художнику за предоставленное удовольствие созерцать классические пейзажи Хакасии. Курганы и степь — неотъемлемые части нашей родной земли.
Хакасы, курганы и степные горы — они взаимосвязаны. Художник тонко чувствует это. Да здравствуют корни нашей земли и картины, позволяющие нам их увидеть и почувствовать тоже».
Елена АБУМОВА
