Приказом министерства безопасности России от 31 марта 1992 года был образован самостоятельный орган — министерство безопасности Республики Хакасия. В канун 30-летнего юбилея мы встретились с генерал-майором Фроловым, почти десять лет возглавлявшим это ведомство в республике.
— Владимир Иванович, поздравляю вас с юбилейной датой. Сегодня уже можно снять гриф секретности? Вы ведь и до образования самостоятельного органа достаточно долго работали в Хакасии, затем уезжали за её пределы. Где и как проходила ваша служба?
— В 1987 году я уехал в Красноярск на должность заместителя начальника одного из линейных отделов, но уже в 1988 году был направлен в Норильск, назначили начальником городского отдела УКГБ.
— Получается, через Красноярск транзитом в Норильск, где достаточно долго проработали. Чем этот этап отмечен?
— Главным и важным было, конечно, расследование взрывов на руднике «Октябрьский» и поиск исполнителя. Но всё по порядку. 25 апреля 1987 года на 10 часов у главного инженера было назначено совещание. В 10.06 рядом с дверью его кабинета взорвалась урна. Участникам совещания очень повезло — они задержались в курилке. Тех, кто уже был в кабинете, присыпало штукатуркой. Зато в административно-бытовом корпусе вынесло напрочь 11 дверных коробок, разбило более 600 квадратных метров окон, стены во всём коридоре посекло осколками, как после бомбёжки. Плиты потолочного перекрытия взрывной волной подняло на несколько сантиметров. Экспертизы потом показали, что использовалась рудничная взрывчатка — аммонит в количестве примерно двух килограммов и свой же детонатор.
Правоохранители занялись расследованием, а администрация рудника решила ввести пропускной режим, давая тем самым понять, что взрывник, скорее всего, какой-то гастролёр.
В общем, пропуска заготовили, проставили печати, но раздать не успели. 24 июня в 12 часов раздался второй взрыв. И это уже был не выходной день, как в прошлый раз, а рабочий. Взрывное устройство было помещено в небольшую темнушку на третьем этаже. Это помещение никак не использовалось, разве что мусор со всего этажа туда сносили. Через стенку от него — помещение бюро рационализации и изобретательства. В нём находилась одна работница. Опять же по счастливой случайности она встала из-за стола и прошла в дальний угол к чайнику. В этот момент рухнувшая стена накрыла стол и кресло, в котором только что сидела женщина. В коридоре ударило взрывной волной о стену проходившего мужчину. Масса взрывного вещества на этот раз составила от 0,5 до 1,2 килограмма.
Начальник красноярского управления КГБ Валерий Павлович Воротников, отправляя меня в Норильск, предельно чётко сформулировал задачу — разобраться с взрывами и найти «взрывника».
С этим решительным настроем я и прибыл в Норильск. Первое, что сделал, — попросил показать, что есть по «взрывнику». В несколько приёмов мне на стол положили, как сейчас помню, 23 тома розыскного дела, а в каждом — 300 листов. Признаюсь, мой энтузиазм несколько поиссяк от увиденного... Ознакомился с этими фолиантами, в голову пришло два умозаключения.
Первое: с достаточной долей уверенности можно утверждать, что преступник находится где-то в этих 23 томах, а народу там, в разной степени отработки, огромное количество.
Второе: до преступника ещё не дошли, тем более что в приоритете была версия о «варягах».
Кстати, по этой версии столько лишней работы сделали. Помню фамилии двух симпатичных парней из Харькова, карточных шулеров, которые были в Норильске как раз во время и первого, и второго взрывов, так хорошо подходили на преступников, что мы уже собирались за ними лететь. И, тем не менее, часть оперсостава продолжала работать на получение новых сигналов о преступнике, а другая часть была освобождена от всякой беготни и суеты и занялась скрупулёзным анализом имеющихся материалов. Надо отметить, что преступление было, как сейчас говорят, весьма резонансное, стояло на контроле в центре. Поэтому у нас всегда кто-то гостил: то из Москвы помощники, то из Красноярска следователи, которые недели по две у нас сидели и работали буквально день и ночь (на Севере день и ночь — понятия относительные).
Наконец наша очень малочисленная аналитическая группа принялась размышлять о деталях от часов «Слава», обнаруженных при осмотре места происшествия после взрывов. Поскольку никаких будильников ни в коридоре, ни в темнушке отродясь не стояло, сразу было понятно, что это, скорее всего, часовой механизм для взрывного устройства.
Значит, преступнику совсем не обязательно во время взрыва быть где-то неподалёку. А ведь подавляющее количество народа в материалах было отработано по алиби. И тут мы поняли, в чём ошиблись: при отработке алиби в расчёт бралось время взрывов, а не время закладки взрывных устройств. Да мы о времени закладки и знать ничего не могли. То есть относительно преступника это ложное алиби совсем не имело значения! В круг подозреваемых попал штатный взрывник «Октябрьского» Теплов (назовём его так).
Во-первых, квалифицированный взрывник; во-вторых, работал профессиональным часовщиком, даже швейцарские механизмы чинил; в-третьих, однажды под покровом ночи выбросил в мусорный контейнер дорогостоящие инструменты и несколько часов.
Ну и, наконец, если алиби других проверялись достаточно сложно — ну не помнят люди, где они были и что делали в указанное время, то у Теплова просто идеально всё в порядке. Во время первого взрыва с почты звонил на материк родителям (квитанция, надо же, сохранилась, и свидетелей назвал). Во время второго взрыва был в кино (даже билет случайно завалялся, и содержание фильма пересказал). Да и судимость, полученную в молодости, никуда не денешь.
Всё это навело на определённые мысли, мы стали ещё предметнее заниматься Тепловым и в конце концов пришли к твёрдому убеждению: вот он, голубчик!
Ну, а дальше? Всё, что у нас было, — это информация и наши убеждения. Но с ними в суд не пойдёшь — нужны доказательства. Некоторые офицеры высказали мнение: надо арестовывать Теплова и начинать плотно работать.
С этим нельзя было согласиться. Во-первых, уже подули ветры перемен, все привыкали к новым терминам — перестройка, демократизация, ускорение, и каждый эти термины интерпретировал в силу своей образованности или, наоборот, в силу своего невежества.
Во-вторых, народ на Севере очень решительный, жёсткий, иногда даже дерзкий (это надо Джека Лондона почитать), поэтому нам ошибиться нельзя никак. Тем более что в органы безопасности только безрукий камень тогда не кинул.
Из анализа материалов розыска было понятно, что свидетелей происшествия в обоих случаях нет. А почему так категорично — нет? Может, он просто не хочет проявиться? Ну, а если мы его (их) в конце концов найдём, так он (они) вполне могут указать на Теплова. Поэтому, если он будет знать или даже предполагать, что свидетель есть, это должно его беспокоить.
Мы взялись за дело и через какое-то время поняли, что удалось сформировать у Теплова уверенность: свидетель есть. Мы фиксировали: он стал нервничать, осторожно интересоваться, какое наказание может быть вынесено «взрывнику». И вот однажды я сижу в кабинете, звонит дежурный и говорит: «Владимир Иванович, к вам Теплов на приём просится, он уже у нас». Я всё сразу понял и переадресовал Теплова к офицерам, которые его вычислили. Это был их момент истины. Ну, а где-то через час ребята положили мне на стол явку с повинной.
— Владимир Иванович, зачем он это делал?
— Мы тоже задались этим вопросом. Парадокс! Мотивации у него не было. В то время рабочие поднимали вопрос о переходе на пятидневку. Он был на этих собраниях, сидел, слушал, в полемику не вступал. По характеру — флегматичный, никто на него и подумать не мог.
— Как дальше события с Тепловым развивались?
— Он стал сотрудничать. Уголовное дело направили в суд. Все 15 томов. 4 октября 1989 года городской суд вынес Теплову обвинительный приговор.
— На этом, надо полагать, ваша норильская одиссея закончилась?
— Если бы так! Видимо, для того, чтобы окончательно забыть об органах безопасности, кому-то пришло в голову объединить агентство федеральной безопасности (тогда мы так назывались) с министерством внутренних дел. 19 декабря 1991 года состоялся указ президента о создании единого ведомства с жутковатым названием МБВД. В общем, руки опустились тогда у многих. Но не у всех. Возникло аргументированное и грамотное противодействие созданию нового ведомства. Активную позицию в этом занял начальник красноярского управления Анатолий Ефимович Сафонов. Будучи депутатом Верховного Совета России, он на заседаниях отстаивал мысль о нецелесообразности и даже вреде объединения, в чем убедил своих коллег. Но указ президента России мог отменить только Конституционный суд России. На заседании суда и выступил от имени АФБ Анатолий Ефимович. Его аргументы были учтены судом, и 14 января 1992 года указ президента об объединении был отменён. К нашему облегчению, всё встало на место: МБ — отдельно, ВД — отдельно. Месяца через три после этого начальник управления, видимо, посчитал, что моя миссия на Севере окончена, и предложил переехать в Красноярск на должность своего заместителя. Я это воспринял как приказ и начал завершать свои служебные дела и готовиться к отлёту. Пока этот процесс длился, Анатолия Ефимовича перевели в Москву на должность первого заместителя министра безопасности России. Ну а я прибыл в Красноярск, начал вникать в дела. Сижу, работаю, вдруг звонок из секретариата: «Владимир Иванович, вам из Абакана пакет с пометкой «Лично». В нём письмо за подписями заместителя министра безопасности Республики Хакасия Александра Буерачного и председателя совета офицерского собрания Валерия Давыдова, где они просят меня возглавить МБ РХ (этот уникальный документ до сих пор у меня хранится).
Я этих офицеров давно и хорошо знал, поэтому позвонил в Абакан и объяснил, что неудобно проситься, чтобы начальником назначили, да и не принято совсем это у нас. Но вот судьба! Буквально через пару месяцев прилетел за мной в Красноярск заместитель начальника управления кадров МБ РФ и увёз в Хакасию, где я и возглавил министерство безопасности РХ.
— С чего вы начали, Владимир Иванович?
— Написал все инструкции, регламентирующие внутреннее функционирование. Нужно было соответствовать статусу самостоятельного органа безопасности. Необходимо организовать работу подразделений, которых в областном отделе просто не было.
Ну, а параллельно начали с коллективом выстраивать оперативно-служебную составляющую. За десять лет, за которые я отчитываюсь, мы представили в органы власти республики более 300 документов об угрозах различного характера, по большинству из них принимались меры. Вертикальная составляющая нашей информационной работы, на мой взгляд, тоже выглядела неплохо: около 80 документов за это время были доложены в самые высокие инстанции органов государственной власти России. В ходе решения задач по обеспечению сохранности гостайны, укреплению режима секретности нами проведено более 160 проверок режимно-секретных органов, согласовано свыше 5000 допусков к секретам, оформлено более 100 лицензий.
По нашим материалам другими правоохранительными органами Хакасии возбуждено более 30 уголовных дел. В ходе реализации задач по борьбе с терроризмом и политическим экстремизмом пятеро наших сотрудников получили боевые государственные награды, а один — именной подарок от президента России. Нашими офицерами обезврежено три самодельных взрывных устройства. Можно ещё говорить о взыскании в пользу государства денежных средств и так далее. Но я же понимаю, что вся приведённая выше информация выглядит абстрактно и мало что читателю говорит о результативности нашего управления.
Но центр на то и центр, чтобы всем воздать по справедливости: там берут да и делят весь годовой результат на количество оперативного состава. И тогда понятно, что многие крупные органы остаются позади. То есть КПД сотрудника у нас достаточно высок.
Люди — это тот бесценный ресурс, без которого было бы всеобще не о чем говорить. А в начале девяностых в этом вопросе не всё было гладко.
Стали образовываться новые правоприменяющие структуры, там нужны были кадры, и наших сотрудников просто переманивали, суля различные блага. С учётом того, что органы то реформировались, то подвергались нападкам, конечно, существовала опасность потерять наиболее работоспособную часть коллектива. А штат министерства планировался больше, чем областного отдела, и нам как раз не сокращаться, а расширяться надо было.
И ко всему этому добавлялась очень серьёзная проблема — отсутствие жилья для сотрудников. Старая схема получения бесплатного жилья рухнула, а новая ещё не появилась. Но мы нашли выход, как стабилизировать коллектив. Дело в том, что Норильский горно-металлургический комбинат в то время активно строил на материке жильё для своих сотрудников, выезжающих с Севера. Осваивали Шушенское, Минусинск и искали возможность зайти в Хакасию. Мы немного в этом Норильску помогли, а Норильск нам помог жильём. В общем, когда однажды управление кадров в Москве провело анализ по жилью, оказалось, что по предоставлению жилья и улучшению жилищных условий мы являемся абсолютным лидером. Коллектив, конечно, воспрял духом.
В середине девяностых нам удалось решить ещё одну задачу: создать условия для реабилитации и отдыха офицеров и прапорщиков, возвратившихся из длительных командировок в регионы со сложной обстановкой. Ну, и для других членов коллектива возможность отдохнуть появилась.
То есть первое десятилетие, считаю, характерно тем, что удалось и коллектив удержать, и по всем направлениям деятельности отладить отношения с центром, и результат научились нарабатывать. По крайней мере, к нашим годовым отчётам ни разу претензий не было.
— В Хакасии взрывов не было?
— Наша система заточена на то, чтобы этих ситуаций не было. Если случается какое-то ЧП, оно расценивается как брак в нашей работе. Поэтому я очень рад, что эти десять лет не потрясли Хакасию.
Управлению исполняется 30 лет. А как пел известный бард, «тридцать лет — это время свершений». И хочется пожелать действующему составу успехов, постоянного совершенствования своих оперативных умений, верности своему долгу. Потому что обстановка в мире такова, что вы можете мгновенно оказаться «на острие», и к этому надо быть готовыми.
Отдельно — о ветеранах. Я благодарен всем, с кем служил в Хакасии, кто, начиная с областного отдела УКГБ по Красноярскому краю в Хакасской автономной области, своим трудом выстраивал базу для самостоятельного органа: гражданскому персоналу, военнослужащим, отдельно — оперсоставу, начальникам подразделений, моим заместителям. Недавно один из замов, вспоминая о времени службы, сказал: «На работу всегда шёл с желанием». Это дорогого стоит.
Хочу, чтобы мы вспомнили самых «ранних» ветеранов, проходивших службу ещё в 60-х годах прошлого столетия и практически до самой своей кончины уже на гражданских должностях работавших в управлении: Сапожникова Ивана Васильевича, Голубкова Александра Васильевича, Абрамченко Леонида Александровича, Замаруева Михаила Федотовича.
Ещё в самом начале девяностых у нас сложилась традиция: на следующий день после профессионального праздника, то есть 21 декабря, мы собираемся у мест последнего упокоения наших ушедших коллег. Стараемся всех обойти, у каждого постоим, вспомним, как вместе работали… И времени на это уходит всё больше…
— Владимир Иванович, хорошего вам праздника!
Беседовал Николай СИВЕРИН
