В Хакасии, как и в России вообще, мало кто не слышал от бабушек и дедушек рассказы о том, как трудно жилось в войну в тылу. Всем, даже маленьким детям, приходилось работать от темна до темна, а еды было так мало, что хватало лишь с голоду не умереть.
Всё это правда. За пригоршню колосков, собранных на убранном колхозном поле, даже ребёнок мог получить срок в исправительном лагере. Взрослых же за аналогичное преступление могли приговорить к расстрелу. В тылу был установлен восьмичасовой рабочий день и семидневная рабочая неделя, был запрещён самовольный переход с одного предприятия на другое. За нарушения трудовой дисциплины вводилась уголовная ответственность, нарушителей ждал тюремный срок от двух до четырёх месяцев. За прогул без уважительной причины работников отправляли на исправительно-трудовые работы до шести месяцев с удержанием из заработной платы 25 процентов заработка.
Перелистывая и читая подлинники приговоров, вынесенных Хакасским областным судом, судебными коллегиями Верховного суда, начинаешь понимать: эти дела ещё не перешли в разряд исторических. Всё, что происходило в то время, живо в памяти многих.
Отражённая в «слепых» копиях приговоров, сделанных под истёршуюся копирку, истончённых временем настолько, что и разглядеть трудно, именно она каждой строкой кричит о том, какое страшное время переживали люди не только на войне, но и в тылу.
Дело о волках и овцах
В начале апреля 1942 года по законам военного времени к высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией всего имущества были приговорены Копён Анганов шестидесяти шести лет, его жена Вера Анганова (1885 года рождения), её ровесник Егор Чунов и Егор Толашов — чабаны из Усть-Абаканского района, колхоза «Хызыл Хакас».
Стариков, дети которых воевали в рядах Красной армии с фашистами, а ребятишки их, внуки, жили с дедами, обвинили в том, что «…работая в колхозе, они занимались хищением колхозных овец. Часть похищенного забивали на мясо, которое употребляли для личной надобности, часть в живом виде поменяли на носильные вещи: пальто. В результате этих действий образовалась недостача овец в стаде 22 головы…» Как следует из приговора, Копён ещё и овёс домой носил — не сказано, в каких количествах. Там же, дома, ребятишек было мал мала меньше. А из овса можно было сделать талган или просто заварить его как кашу, чтобы как-то накормить внуков.
Конечно, даже количество похищенного скота указано голословно, и вовсе не факт, что все 22 овцы достались обвиняемым — кто в то время занимался детальным изучением произошедших событий? Тем не менее приговор был объявлен.
И хорошо, что его не успели привести в исполнение.
Через месяц судебная коллегия по уголовным делам признала, что приговор, вынесенный чабанам, не имеет под собой достаточных оснований. Высшая мера была заменена лишением свободы сроком на 10 лет. Срок немаленький — и очень хочется верить, что осуждённые чабаны смогли дожить до Победы в Великой Отечественной войне и амнистии, объявленной в связи с ней. Как и в то, что их дети пришли с войны, а внуки не умерли с голода, потеряв кормильцев в это тяжёлое время.
Не сторож я брату моему?
Судебные архивы безмолвно свидетельствуют о том, что с началом войны, в 1941 — 1942 годах, число осуждённых увеличилось. Но совсем иным стал состав преступления. «Контрреволюционный элемент» уменьшился в разы, но зато увеличилось количество беглецов.
Многие из заключённых, отбывавших небольшие сроки в учреждениях НКВД Енлага, решались самовольно оставить лагеря. Более половины сохранившихся в архивах суда приговоров относится к делам о побегах заключённых из мест лишения свободы. В чём причина? Возможно, сыграла роль неразбериха первого года войны, когда всех молодых мужчин призывали в ряды РККА. Возможно, часть из сбежавших пыталась попасть в ряды Красной армии с незапятнанной биографией (не в штрафбат). Трудно строить предположения — каждый случай может быть исключительным. Но, тем не менее, побеги в то время совершались практически ежедневно, в одиночку и группами. Многих задерживали практически на следующий день, через неделю — и к неотбытому сроку таким прибавляли ещё три года заключения под стражей.
А может, в то время немного изменилось отношение к людям, ведь реальная угроза — война с фашизмом — показала, насколько уродливой и неправильной была война со своим народом. Поэтому режим охраны то и дело допускал халатное отношение к своим обязанностям.
28 февраля 1942 года судебной коллегией по уголовным делам Хакасского областного суда рассматривалось дело Петра Сарчакова, 1917 года рождения, работавшего при ВОХР в должности стрелка. Другими словами, обязанности его заключались в охране осуждённых в одном из ИТК Енлага. При совершении попытки побега Сарчаков должен был стрелять на поражение.
Однако 27 ноября 1941 года, в свою ночную смену, молодой стрелок военизированной охраны самовольно оставил пост
№ 4. По словам очевидцев, «...Сарчаков ушёл в помещение электроохраны, вверенное ему оружие «винтовку» поставил в угол помещения электростанции, лёг спать и заснул. В результате преступной его халатности и сознательного нарушения правил караульной службы находящиеся на работах заключённые Драгунов, Штыкин и Купавский совершили побег через пост, где должен был дежурить Сарчаков…».
Впрочем, все трое беглецов были задержаны немедленно и получили дополнительно три года к своему наказанию. В приговоре этого суда стрелок ВОХР Сарчаков отделался минимальным наказанием — два года без поражения в избирательных правах.
Однако в Книге памяти жертв политических репрессий я нашла полного его тёзку, Сарчакова Петра Никитича, также 1917 года рождения, осуждённого в том же 1942 году тройкой НКВД по статье 58.14 (контрреволюционная деятельность) к расстрелу. И почему-то мне это не кажется простым совпадением…
Хлеб, бушлат и два кило гвоздей
Большинство приговоров в 1942 — 1943 годах — за имущественные преступления, которые рассматривались похлеще откровенной уголовщины. Правда, многие из них происходили непосредственно в колониях. Некая гражданка, отбывая срочную меру наказания, из полученного вещевого довольствия продала за 40 рублей бушлат (собственность колонии) неустановленной работнице шахты № 13 Черногорского отделения «Хакасуголь». Другая «...обманным путём получила в хлеборезке колонии для бригады Ивановой 12 килограммов 900 граммов печёного хлеба, оставив на сутки 43-х человек без хлеба…». Ещё один осуждённый при строительстве лагпункта совершил кражу двух килограммов гвоздей, с ними и был задержан. Всё это лишь добавляло год, два, три к не отбытым наказаниям.
Известный лозунг «Всё для фронта, всё для победы» — сейчас святой лозунг для каждого россиянина. Но на фронт уходило действительно всё, а жителям тыла — детям, женщинам, старикам приходилось голодать. Специальные службы тщательно следили за продовольственными складами, базами «заготзерно», колхозными житницами. И не только спецслужбы — сами жители могли до полусмерти забить ребёнка, укравшего пирожок на рынке. Это было, и память об этом жива.
13 декабря 1943 года в суде слушали дело двух работниц предприятия «Заготзерно», Юлии Котляковой и Клавдии Бродовой. Обе замужем, мужья на фронте, на руках малые дети. Женщины сначала потихоньку носили с работы зерно и мешки, чуть позже увеличили аппетит, начав брать не только для себя. Пшеницу продавали, из мешков шили бельё — тоже на продажу. При обыске в доме одной из них было обнаружено 16 пудов пшеницы, у другой — пуд муки и «127 кулей для пошива белья». Женщины были приговорены к 10 годам лишения свободы. Дети определены в детские дома. Мука и мешки изъяты.
Мужья на фронте продолжали воевать, защищая свою родину, своих детей и жён…
Фамилии в материале изменены.
Елена АБУМОВА
