Я не охотник. И не рыбак. И даже не ловец бабочек. Но пройти мимо уникального инструмента добычи дикого зверя никак не мог.
Классический рисунок
Правда, сам приход к данной теме в сознании моём слегка перемешался. Сначала был уверен, что на это меня подвигла статья Радиона Сунчугашева, главного редактора газеты «Хакас чирi». Но затем вспомнил, что предмет сегодняшнего интереса я как-то давно уже видел своими глазами, только не придал ему должного значения.
Что касается упомянутой выше статьи, она вышла в традиционной рубрике «Что в имени тебе моём?» 21 июня 2018 года в газете «Хакасия» и была проиллюстрирована рисунком Василия Сурикова из хакасской серии — «Минусинский татарин с пищалью на сошках», который появился в 1873 году.
Суриков создал его во время пребывания в резиденции своего мецената и покровителя — золотопромышленника Кузнецова. По этой акварели позднее была сделана линогравюра «Хакас, стреляющий из ружья на сошках».
Согласно искусствоведческому описанию «… на ней изображён охотник в длинной шубе — теер тон, которая изготовлялась из осенней овчины. Такие шубы были очень тёплыми и лёгкими. На голове хакасский головной убор — тагаяк, который носили осенью и зимой. На поясе оружейные принадлежности (натруска) — пороховница и огниво. Охотник прицеливается из старинного кремневого ружья, ствол которого положен на сошку. Такое ружьё было довольно тяжёлым и перевозилось на большие расстояния на лошади. С его помощью охотились в основном на копытных — косуль, оленей, маралов».
Шпала с трубой
Насчёт одежды ничего сказать не могу, а вот по поводу ружья — буквально несколько дней назад лично удостоверился, что удержать такую оглоблю в руках весьма не просто, не говоря о том, чтобы вести прицельную и быструю стрельбу.
Такое понятие, как баланс, у старинного оружия полностью отсутствует, и большая часть веса сосредоточена впереди. Для понимания: возьмите лом и удержите его на весу за один край. Не получилось? Вот почему стрельба и велась с упора в виде сошек или двуноги!
Как я вышел на это дело? Просто зашагал по следам своей же памяти и оказался в доме Виталия Толмашова, жителя села Аскиз, где впервые и увидел ружьё, нарисованное Суриковым. Впрочем, у художника оно прорисовано слишком элегантно, с чётко выделенным прикладом.
На самом деле, по меткому замечанию Радиона Сунчугашева (с которым я также пообщался), это «шпала с трубой наверху, очень тяжёлая и неудобная».
И действительно, приклада как такового нет. Имеется лишь место, за которое можно схватиться. Тем не менее ближайшие родственники Виталия Толмашова с помощью такого агрегата успешно охотились и на копытных, и на хищников.
Пять братьев
Кстати, про самого Виталия Асаповича можно рассказывать отдельно и много — вся грудь в медалях. Капитан милиции в отставке, за плечами без малого 20 лет службы в уголовном розыске. И потом ещё 14 лет в службе инкассации. Как говорится, есть о чём вспомнить, и как-нибудь я его об этом порасспрошу.
Но сейчас поводом для встречи и разговора явилось то самое охотничье оружие с историей, уходящей куда-то в глубину веков.
— Это ружьё в 1975 году мне передал родственник Владимир Митрофанович Ахпашев. У него тогда скопились несколько ружей рода Ахпашевых, вот одно мне и досталось, — пояснил владелец.
— А с чего начинается история орудия охоты?
— С аала Анчыл-Чон, полагаю, откуда вышли все Ахпашевы и моя мама (Мария Егоровна), тоже Ахпашева. Не буду заходить глубоко по родовому древу и начну с конца XIX — начала XX века, когда в аале Анчыл-Чон жили пятеро братьев — Сабал, Сабах, Сатик, Самой и Олан — мой дед, самый младший из них.
Все как один охотники. По тем временам в Аскизском районе, в местности, где расположены Анчыл-Чон, Казановка и Верх-Аскиз, не было ни железной, ни автомобильной дороги — одна бескрайняя тайга. Она людей и кормила. Жить-то надо было, и братья промышляли охотой.
В советское время там организовали промысловое охотничье хозяйство.
Стреляем маленечко
Мы ненадолго прервём рассказ Виталия Толмашова и вернёмся к публикации в газете «Хакасия».
«Многие наверняка слышали название аал Анчыл-Чон. Деревня находится в непосредственной близости от Хакасского республиканского национального музея-заповедника «Казановка». Анчыл чон аал — из хакасского анчыл «охотничий» + чон «народ» + аал «деревня», то есть «охотничья деревня». Название связано с бывшей охотничьей артелью. Немало рассказов и любопытных историй о жизни и нелёгком труде охотников аала Анчыл-Чон дошло до наших дней. Некоторые из них обрастают легендами. В одной книге, изданной после революции, я прочитал очерк Е. Филиппыча «В охотничьем улусе». Автор был в юрте у охотника.
Хозяин юрты Тахтай показал гостям своё ружьё — тяжёлую громадину екатерининских времён. Он нацепил полное снаряжение — сумку, ремни, рожок с порохом. Без лишних просьб поставил ружьё на сошники, насыпал на полку порох, высек кремнём искру, выстрелил.
— Как можно стрелять из такой махины по косулям? Ведь её нужно поставить, нужно насыпать порох, нужно, наконец, прицелиться!
— Промахов почти не бывает! — сказал проводник Эпчелей.
Охотник Тахтай лишь осторожно усмехнулся: «Стреляем маленечко».
Вот так «стреляли маленечко» и выполняли государственный план на пушнину и дичь. Нам остаётся только восхищаться смелости, ловкости и сноровке наших прадедов-охотников с весьма неуклюжим, тяжёлым и примитивным орудием охоты».
Автор этих строк Радион Сунчугашев является не только главным редактором газеты «Хакас чирi», но и кандидатом филологических наук, специалистом по топонимике. Он дополнительно рассказал, что журналист Филиппыч примерно в середине или в конце 20-х годов прошлого века приехал в Хакасию из Новосибирска и путешествовал по всей её территории.
Его удивление относительно инструмента охоты выглядит вполне уместным, к тому времени стрелковое оружие имело вполне современные характеристики и было на порядок мощнее и удобнее подобных «карамультуков». Но хакасские охотники предпочитали именно этот вид оружия.
— В Анчыл-Чон новосибирский журналист приехал специально, чтобы понаблюдать за камланием шамана, — пояснил Радион Дмитриевич. — Заболел ребёнок, и все ждали прибытия известного и очень сильного шамана Аркота Сунчугашева, который должен был его вылечить. Пока ждали, зашли в жилище охотника, которое удивило и поразило гостя.
Ещё одна деталь: в той поездке его сопровождал Эпчелей Барашков, известный хакасский журналист, которому в этом году исполняется 130 лет. И в нашей газете «Хакас чирi» скоро появится рассказ о нём…
Деревня охотников
Другими словами, это и неудивительно, что в населённом пункте под названием «Охотничья деревня» жили охотники.
— Да, они охотились часто, — продолжил Виталий Толмашов, — буквально пропадали в тайге и всегда возвращались с добычей. О чём знаю и по словам матери, и сам многое слышал, так как моё детство проходило в Анчыл-Чоне. В любое свободное время, все каникулы я находился там.
Дед живой был, и некоторых из его братьев я застал, со всеми общался, в том числе с их детьми. У всех большие семьи. Только у моего деда Олана пять дочерей и один сын. Кто-то из наследников к охоте тянулся, кто-то нет. Не всем это даётся.
Мама рассказывала, как только зимой погода испортилась, западал снег, замела вьюга, переходящая в пургу, Олан (мой дед) терял покой. На месте сидеть не может, суетится, мечется по дому, выбегает на улицу, в итоге начинает собираться. Его спрашивают: «Что случилось? В чём дело?»
Тот говорит: «Погода началась! Самая охотничья погода! Снег, ветер, пурга. В это время зверь прячется, жмётся друг к другу…» Они с братьями звериные убежища знали наперечёт, дорогу к ним тоже и немедленно собирались на охоту.
Ещё мама рассказывала: вернутся братья домой, начинают разговоры между собой разговаривать, и создаётся впечатление, что не про бесконечную дикую тайгу речь идёт, а вроде как про свой двор. Всегда же знаешь, в том углу собачья будка стоит, в том поленница, в том сарай, там лопата приставлена, здесь топор лежит.
Для них бескрайняя тайга была тем же двором, про который они знали всё до последней мелочи, вплоть до расположения деревьев, направления ветра, ручейка, бугорка, особых примет, где, в каком году большая ветка обломилась и в каком положении легла.
Меткий выстрел
— А ружья у них всегда были при себе?
— Нет, в основном ружья они из тайги не спускали. Оставляли, прятали, чтобы с тяжестью не таскаться. Но в доме хотя бы один ствол всегда был. Опять же мама рассказывала, как однажды своими глазами увидела охоту.
В тот раз Олан находился дома. Вышел по хозяйству, потом вдруг забегает обратно и в кладовку. Схватил ружьё, боеприпас, двуногу — и назад. Семья, понятное дело, за ним. Что случилось?
Сразу за оградой имелся бугорок. Дед занёсся на него, ружьё быстро зарядил, поставил на упор и стал целиться куда-то в горы. А до ближайшего склона где-то с километр. Мама говорит, что долго смотрели и никак не могли понять, куда он вообще целится. Лишь потом увидели: спускается лось. Причём Олан его явно не увидел, а как-то учуял, понял, что вот-вот зверь появится из-за гребня.
И, главное, лось бежал красиво, грациозно. Ну, бежал-бежал, раздался выстрел, и тот рухнул. Мама говорит, жалко было зверушку. Но такова жизнь в тайге.
Ружьё внука
— Сами охотничаете?
— Нет, меня к этому никогда не тянуло, хотя с оружием практически не расставался. В армии с автоматом бегал и стрелял из него. В милиции, учитывая специфику работы уголовного розыска, с табельным оружием почти не расставался. В инкассации тем более, поскольку сопровождал машины с деньгами…
Младший брат Юра — тот, да, охотник. У него, кстати, тоже старинное ружьё есть. Правда, из-за него мы один интересный экземпляр утеряли.
Ружьё точно такое же, но в два раз короче, и пульки маленькие. С таким оружием на белок ходили. Это был дедовский подарок старшему брату Валере как первому внуку. А в те времена своё ружьё — реальный шик.
Красивое. Мы с ним играли, пока маленькие были. Юра — самый младший, и мы с братьями Валерой да Володей как-то баловались и заперли его в кладовке, где ружьё хранилось. Юра его нашёл и давай им двери выбивать. Сломал приклад. Так досадно было, хорошо помню это.
Ноги в руки
— А на медведя охотники Анчыл-Чона ходили?
— Ходили! Добывали его регулярно и по-разному. Учитывая неудобство оружия, охотники чаще всего зверя выжидали. Караулили.
И даже в этом случае у охотника и медведя шансы были примерно одинаковые, учитывая возможность только одного выстрела. Попал — молодец! Не попал — конец!
Правда, рассказывают, был случай, когда один из братьев ждал медведя, стрелял в него и не свалил. Раненый зверь бросился на охотника. Тот ружьё схватил, ноги в руки и убегать.
Конечно, жить захочешь и не такие чудеса скорости и ловкости покажешь, но тут или повезло, или раненый медведь был не таким резвым. Охотник, делая крутые повороты, стал убегать. Зверь проскочил дальше, охотник в другую сторону. По ходу дела сумел перезарядиться и в упор мишку завалил.
— Верится с трудом...
— Согласен. Учитывая вес снаряжения да способ зарядки…
— А какой у него способ зарядки?
Виталий Асапович поднялся, взял ружьё, вытащил из него шомпол.
— Надо засыпать в ствол порох, пулю туда закинуть, пыж вставить и шомполом затрамбовать. Затем взвести курок, вставить пистон и лишь тогда можно стрелять. Даже стоя на месте, провести такую операцию непросто, а играя с медведем в догонялки — подавно. Но ещё раз говорю: жить захочешь и не такие чудеса ловкости проявишь…
Хозяин нажал курок, боёк сработал, ружьё щёлкнуло. И прошу заметить, оружию лет 150, если не 200. А механизм ещё работает.
Конечно, реально из него выстрелить уже не получится, теперь это музейный экспонат, раритет, бережно хранящийся потомками. И как уже выше сказано: «Нам остаётся только восхищаться смелости, ловкости и сноровке наших прадедов-охотников с весьма неуклюжим, тяжёлым и примитивным орудием охоты».
Нож в зубы
— Я уловил фразу, что медведя добывали по-разному...
— Один из братьев на медведя ходил с ножом. Не врукопашную, понятно, здесь шансов уцелеть мало. Поэтому находили зимой берлогу, куда медведь залёг в спячку, нож в зубы и в дыру. Задача — спящего медведя прикончить одним ударом в сердце. Тушу прихватывали верёвками за ноги и на лошади вытягивали. Но раз на раз не приходится.
Как-то залез охотник в берлогу, зарезал медведя, а там второй зверь — медведица. От запаха крови она проснулась. Охотник это не сразу понял, думал, что не убил с одного удара. Ударил второй раз, замешкался и еле ноги унёс. Пришлось медведицу из ружья в упор застрелить…
— Как-то звучит всё чересчур жестоко и кроваво…
— Звучит не очень, но такой была жизнь. Семьи надо было кормить. А потом, когда в первые советские годы в Анчыл-Чоне организовали промысловое хозяйство, надо было выполнять план и опять же семью кормить.
Однако наши охотники больше чем надо из тайги никогда не брали, природу берегли. Да и своей добычей всегда делились. Добыл зверя, не важно какого, вывез из тайги — у всей деревни праздник! Никто без мяса не останется.
И, между прочим, медвежатиной тогда не травились, как это частенько происходит сейчас. Я лично медвежатину ел, и хорошо ел, даже расстройства желудка не было. Разной дичью ребятишек кормили, тоже нормально, не говоря про зайцев, глухарей и так далее. Экология другая была. Всё чисто и природно.
Память не продаётся
— Кто из вашего рода последним ходил с таким ружьём на охоту?
— Думаю, это был Митрофан Егорович Ахпашев, отец Владимира Митрофановича, который мне передал ружьё.
Митрофан Егорович (сын Сабаха), 1923 года рождения, получается, моего деда родной племянник, заслуженный ветеран-фронтовик. Воевал умело, три ордена имел за войну. Конечно, даром такое не проходит. Он часто вспоминал, что с ним было на фронте, и плакал — живым остался. Говорил: «Как можно было уцелеть, если пули на тебя падают, как дождь»...
Уже после войны награждён орденом Трудового Красного Знамени, был комбайнёром. Перешёл в чабаны и заработал талон на мотоцикл «Урал», по тем временам тоже сильная награда.
— А деда хорошо помните?
— Отлично. Шустрый, маленький, на коне здорово ездил, чуть-чуть косолапил. Нос, как у меня, длинный. Хороший дед был. Прекрасно с ним общались.
Мы жили в Верх-Аскизе, а мой отец (Асап Гаврилович) работал учётчиком в совхозе и всегда помогал деду. Как тот из-за речки даст весточку, что дрова нужны, отец сразу людей, трактор — и вперёд.
Когда Олан ушёл, я в национальной школе (ныне гимназия) учился в Абакане. Была весна, май. Мы как раз делегацией приехали в аскизскую школу, была раньше традиция — мы к ним в Аскиз, они к нам в Абакан.
В общем, приехал и узнал: дед умер, и его уже похоронили. Помню, на родственников сильно обиделся. Но что поделаешь…
— А ружьё купить были желающие?
— Были. Но дедовская память не продаётся. Это ружьё из Анчыл-Чона, а значит, участвовало во всех событиях, о которых я сегодня рассказал.
Юрий АБУМОВ
