Мы публикуем это сочинение Владислава Иванцова, ученика 11-го класса абаканской школы № 11, по причинам понятным.

Более семи десятилетий прошло с той страшной войны и, что греха таить, Великая Отечественная для части нынешних школьников так же далека, как Куликовская битва… Но радует, что многие (или не очень многие?) способны не только хранить историческую память, но и эмоционально (!) сопереживать по сути своим ровесникам, героям тех страшных лет. В этом плане сочинение Владислава просто уникально! И в принципе не важно, что герой повествования (прадедушка) им придуман. Напротив. Тем значимей эмоциональный контакт со временем, тем богаче душа автора, тем шире круг участвующих в эстафете истинных ценностей.

Великая Отечественная… Всё дальше уходят в историю пылавшие огнями пожарищ военные годы. Всё меньше остаётся ветеранов. А мы, современные школьники, узнаём о том страшном времени только из учебников истории, из документальных фильмов да из пожелтевших от времени писем предков. Вот и в нашей семье есть реликвии, которые бережно передаются из поколения в поколение: несколько писем прадедушки, а точнее, их всего шесть.
Его звали Алексей Петрович Меленёв. Он прошёл фронтовыми дорогами до самого Берлина, как и многие — добровольцем. Когда читаешь его письма, не верится, что они написаны в минуты затишья с самой передовой, оттуда, где скоро вновь будут громыхать орудия, рваться снаряды и погибать люди… Прадедушка умудрялся писать их так, будто он не на войне вовсе, а в простом армейском походе. Очень они были простыми, лёгкими, добрыми и ласковыми, видимо, не хотелось ему пугать своих близких. И в каждом письме чувствовалась надежда на скорое окончание войны и вера в великую победу великого народа. Такими были пять писем. А вот шестое, последнее, совсем другое.

* * *

Здравствуй, дорогая мамочка, пишу тебе в поздний час перед решающим сражением за освобождение целого мира от проклятых фашистов. Мы уже на подступах к Берлину, так что скоро там будут повсюду развеваться красные знамёна нашей непобедимой страны. Победа близка, все это чувствуют, каждый из нас мечтает лично прострелить головы Гитлеру и Геббельсу...
Мамочка, дорогая, знала бы ты, какими ужасными выдались эти несколько дней, пока мы пробирались через эти проклятые высоты. Столько народу полегло, тьма просто. Половина батальона нашего осталась в этой земле, но жизнь не зря они отдали, это я тебе обещаю. Только жалко их… Мальчишки ещё совсем были.
Товарищ майор наш, Иван Александров, остался без ног, не уверен даже, что он жив. Если честно, треть роты моей полегла под обстрелом пулемётов, в дзотах засели уроды эти и давай палить… Вот, например, Петька Стратов, юнец совсем, на пять лет меня младше. Мне до сих пор чудится, что он рядом со мной сидит, на гитаре свои казачьи песенки бряцает, да только нет его. Совсем нет. Федька тоже, Клопин, с которым мы бок о бок в атаку шли, на два метра от меня отстал всего, как тут вдруг в него снаряд прилетел откуда-то слева. Остались от Федьки только пуговицы с гимнастерки да звезда с ремня. Васька Ушаков до лейтенанта старшего дослужился, немцев бил нещадно, больше всех грозился до самого Берлина дойти, но увы. Окружили парня, человек пять окружило, и каждый в него патронов по десять всадил, не жалея, фашистам это только в радость. Говорили ему, подожди товарищей, немцы-то, конечно, проигрывают, но кусать не прекратят. Горячий он был, Васька наш, так и помер — горячим. Много тел безжизненных я видел в эти три дня, очень много. Больше, чем за три года.
Даже не знаю отчего, но никогда не было так тяжело перед боем. Раньше отчаянно все шли, не боялись, да и сейчас никто не боится, а вот только смерть-то, смерть-то она рядом гуляет, в затылки нам всем дышит. Немцы забитые, как псы забитые, но кусать не прекратят, это точно… Сегодня встретили союзников, странные они какие-то, все улыбаются, а в глазах запал, страсть какая-то к убийству. Сразу видно, что люди не войну прошли, а под самый конец только прилетели, так сказать, и мы там были, мёд-пиво пили.
Столько боли было за эти три дня, именно их я и запомнил, матушка дорогая, понимаешь. Три года немцев бил, а сейчас уже и не хочется вовсе. Они ведь не люди, звери натурально, а я человек. Устал я от того, что новый день — а за ним новые потери. Нельзя на войне, говорят, друзей заводить. Правильно говорят, потому что не известно ещё, что вы вместе эту самую войну-то и пройдёте. Я вот всех друзей ещё в 42 году потерял, но всё находил новых (как не найти-то), да и их тоже терял. Устал я терять, мамочка, понимаешь. Невмоготу уже, а впереди самые жестокие бои, самые жестокие, потому что последние. Может, повезёт, в рейхстаг попаду, посмотрю лично в глаза этим тварям, которые стольких людей не побоялись самого дорогого лишить — жизни. А не повезёт — не страшно, они всё равно по заслугам получат.
Ты, главное, Грише это письмо не показывай с Танечкой. Я им другое напишу, весёлое, когда мы немцев окончательно побьём. Просто невмоготу уже терпеть, понимаешь, мамочка, невмоготу. Ком в горле стоит, а слёз нет. Ничего нет, никаких эмоций. Как будто душу всю взяли и наизнанку вывернули. Так и сижу в землянке уже несколько часов кряду. Страшно мне никогда не было, а вот сейчас стало. Нехорошее предчувствие одолевает, очень нехорошее, боюсь, как бы не случилось чего, но ты письмо всё равно не показывай. Не стоит им об этом знать.
Мамочка, я вот сейчас перечитал письмо и понимаю, что не должно так быть, как оно всё вышло-то. Нельзя так нещадно людей убивать, что в обороне, что в атаке. Не по-человечески это. Я вот сейчас подумал: ты письмо попридержи, я знаю, что ты их собираешь, но именно это отложи куда-нибудь. Гриша, когда подрастёт, прочитает и поймёт. Танюше скажи, что я её люблю, сильно-сильно люблю, крепко обнимаю и целую. Тебя, моя дорогая, я тоже целую. Боюсь, не дойти мне до Берлина. Если суждено мне Ваську встретить и Федьку, и Стратова, то так тому и быть. Умирая, буду о вас только и думать и вас вспоминать.

Ваш Алексей
25 апреля 1945 года

* * *

На следующий же день мой прадедушка Алексей Меленёв был убит. Шальная пуля попала ему в лёгкое. Умирая, он только и сказал товарищам, что письмо отправить не успел, что оно у него в кармане. Так письмо в крови и пришло моей прапрабабушке. К сожалению, прадедушка оказался прав: суждено ему было друзей своих погибших встретить…
Я потом спрашивал у дедушки Гриши, каково ему было перенести героическую гибель отца. Он ничего не говорил. Просто молчал, уставившись в одну точку, а когда я переспрашивал, отвечал что-то вроде: «Погода-то нынче какая». Родители мне рассказали о прадедушке и о его подвиге в очередную годовщину Великой Победы, поэтому я и донимал дедушку вопросами, пока не нашёл случайно то самое письмо, то, последнее. Прочитав его впервые в десять лет, я не особо задумался о содержании. Но чем старше становлюсь, тем больше понимаю, какая нестерпимая боль кроется в строчках этого письма. Боль за товарищей, за страну. Боль за всех людей.
Я перечитываю письмо прадедушки каждый год 25 апреля, в день, когда оно и было написано. Размышляю о том, к чему никогда, ни при каких обстоятельствах люди не должны возвращаться — к войне. Сейчас мне 17, и я думаю: а будь я на месте прадедушки, смог бы дойти до Берлина? Ответа, к счастью, не нахожу.
Однажды прочитал письмо одноклассникам в надежде найти ответ на тот же вопрос. Половина из них не обратила на письмо внимания, половина другой половины только делала вид, что слушает. А вот оставшиеся ребята внимательно слушали, вникая в суть написанного, но, к сожалению, в их глазах не было сострадания или боли. Той боли за человека, которая звучала в письме прадедушки. Порой думаю: а так ли это «никогда» реально? Мир опять и опять на пороге катастроф. Конечно, это не наша вина, однако в наших силах её предотвратить.
Я обязательно прочитаю это письмо своим будущим детям, а они — своим… Именно так будет жить память о самом страшном времени в истории нашего государства и всего человечества. Я прочитаю — и они поймут, почему нельзя допустить войну. Надеюсь... Верю: каждый человек, живущий на планете, поймёт это.

Владислав ИВАНЦОВ,
ученик 11-го класса абаканской школы № 11