— Бабушка была сосредоточена на каком-то вкуснейшем ожидании этой встречи, ожидании восторга души, — говорит народная артистка Хакасии, заслуженный деятель искусств РХ Татьяна Шалгинова. Сегодня не станем напоминать о заслугах, биографии, даже музыке нашего известнейшего композитора. Но, надеюсь, у нас с вами, читатели, тоже состоится «вкусная» и достаточно неожиданная беседа с Татьяной Фёдоровной. Скажем, без повода, хотя у неё в феврале и юбилей.
— Татьяна, так к чему внутренне и загодя готовилась твоя бабушка?
— К встрече с необыкновенным человеком — хайджи Семёном Прокопьевичем Кадышевым, он приходил к нам в гости исполнять богатырские сказания. Конечно, присутствовали при этом действе члены нашей семьи и пришедшие послушать эпос родственники, и я — с самого раннего детства. Сегодня точно осознаёшь, какой это гигант, Семён Прокопьевич, прямо-таки гора мудрости. А в четыре-пять лет я, конечно, этого не понимала, но подсознательно, видимо, чувствовала, что под звуки чатхана и слова древних сказаний, тахпахов открывается слой иной реальности, иной канал: мозг начинает работать на других частотах. Это изменённое состояние сознания можно сравнить с приёмником, настроенным на... мудрость.
— Отключение от быта, привычной реальности?
— Да. И в то же время связь с ней, но на другом уровне — люди, внимая голосу хайджи, были абсолютно сосредоточенны на своём внутреннем мире. Приведу параллель: вот как со смартфоном (уже трудно представить нашу жизнь без этого «кусочка» искусственного интеллекта) — «общаясь» с ним, человек как бы капсулируется, можно сказать, находится в состоянии публичного одиночества. Но у «человека-телефона» настрой, скорее, на суету мира. Сосредоточившись же на голосе (хае) хайджи, слушатель тоже капсулируется, испытывает одиночество, но с иной «начинкой». Я помню лица людей, внимающих пению хайджи: они в процессе сказания менялись, светлели, воспринимая что-то очень ценное, важное — шла глубокая внутренняя работа. Конечно, времена меняются. Сегодня мы неожиданно вошли в цифровой информационный, коммуникативный океан, где волны просто штормят. А тогда передача шла намного спокойнее, из уст в уста, от сердца — к сердцу, от сознания — к сознанию. Время текло по-другому. Молчаливость, сдержанность (порой даже закрытость) — это, на мой взгляд, национальная черта, особенность хакасов, а корни — оттуда, от мироощущения предков.
— Эта черта в повседневности проявляется?
— Пожалуй, хотя нынче не так отчётливо. Вообще такого типа люди просто не торопятся высказывать свои суждения, делиться своими эмоциями, впечатлениями. Чтобы верно отреагировать, не обидеть человека, принять нужное решение, чувства и информация внутри должны как бы «отстояться». Недаром у нас в народе есть такая приговорка — «ағырин, кööлҷе», что означает — не торопясь, спокойно, плавно. Помню, как бабушка неспешно вела беседу за чаем с родственниками, прибывшими из деревни в город. А при знакомстве с человеком первым делом хакасы интересовались: «Откуда ты родом? Кто твои родители? Какое имя твоё? Из какой реки воду пил?»
— Да ведь это тоже в своём роде эпос — в быте дня...
— Да. Только масштабы другие. Тут всё дело в масштабах. Если национальные особенности в быте дня лишь отчасти заметны, то при капсулировании во время слушания героических сказаний время начинает течь по другим законам, не замечая времени астрономического — вызывая соответственный, масштабный же ответ в чувствах и мыслях. Человек, повторю, попадал в иную реальность: ту, что была создана волшебным голосом хайджи. Хай, горловое пение «прочищало каналы» восприятия и понимания (что «закладывало базу» и каждого дня потом). И когда богатырь брал скалу и кидал её в сторону какой-то нечисти — это опять-таки другой масштаб, это не Пете или Васе посочувствовать. При чтении или восприятии эпоса сознание работает в другом алгоритме.
И человек потом долго находился под впечатлением сказания — он думал... Эти образы и формировали мировоззрение народа. В частности, хакасы никогда не торопятся. Приходится слышать, мол, наши песни, тахпахи — заунывные. На самом же деле они не грустные, далеко не грустные. (Хотя присутствует, конечно, какая-то философская грусть — о том, что мы гости на этой планете...) Тахпахи просто исполняются медленно. Но если их спеть в более подвижном темпе — они будут танцевальные, бодрые. А тяготение (потребность) к медленному темпу, к замедленному времени потому, что это позволяет увидеть все подробности (как бы в замедленной съёмке в кино). Лучше осознаешь текст песни, проникнешься этой мелодией — значит, успеешь сопережить. Ключевое слово — успеешь.
— Соответственно и слушали сказания очень долго?
— Чатхан ночь и день слушали, порой несколько суток подряд — это же тридцать тысяч стихотворных строк за чашкой чая! С обсуждением красоты и толкованием мудрости эпоса. В моей памяти ярко запечатлелась картина: великий хайджи и люди, сидящие вокруг. Степенность и неторопливость. И с каким достоинством держали себя! И я, ребёнок, полностью погружаясь в общую атмосферу, понимала — надо сидеть тихо, нельзя шалить...
А уж как пили чай — это просто музыка! Непременно самовар. Индийский чай листовой, или, помнишь, тот, плиточный? Он крепко заваривался в фарфоровом чайнике, который стоял наверху самовара, выпаривался.
— Даже отношение к деталям иное...
— Не торопись... А когда в чайную заварку медленно, почти ритуально, наливаются сливочки — с наслаждением видишь, как превращается тёмно-коричневый, скорее, глубокий янтарный цвет в другой, тоже невероятно красивый — сочно-бежевый… А разговоры? Никого никогда не осуждали и не сплетничали. Разговоры всегда велись в сторону вектора стабильности. Потому что стабильность — это баланс, равновесие между теми и теми силами. Состояние душевного покоя. А когда человек спокоен, он адекватно воспринимает действительность. В этом русле и отношение хакасов к слову: разбирая тахпахи, «приближаясь» к ним, анализируя глубину поэтических образов, понимаешь даже не на уровне эмоций, а знания — как устроено мироздание.
— Что, пожалуй, общее для всех народов. У древних русичей, к примеру, каждый звук — слог — слово несли в себе вполне конкретные знания о вселенной. Это образ-ование (не путать с нынешним «образованием»). Это «кстати». Таня, а твоя музыка держит баланс? А как же, скажем, произведения Вагнера?
— Надеюсь, что и моя музыка помогает обрести душевную гармонию. А та, что тревожит, будоражит, поднимая волны хаоса, наверное, помогает понять, что же это такое — неспокойствие. Но если только всё крутить «против шерсти» (чтобы почувствовать, допустим, страсть жизни) — с одним этим ты не сможешь жить. Потеряешь баланс, равновесие, точку опоры.
— А как ты относишься к современным интерпретациям этнической музыки?
— В общем и целом вижу похвальное стремление молодых к своим корням. Ведь народные мелодии, обладая корневой силой, прожили триста — четыреста и более лет, передавались из уст в уста. Значит, не умрут, потому как обладают духовной мощью. Я думаю, творец (будь то музыка, живопись или стихи), а по большому счёту — любой человек, должен сознательно, а чаще это происходит подсознательно, совершить, скажем так, ритуал: поклониться предкам, вот они, твои гены. Они же есть в тебе, образно говоря, по крови бегают (а хакасы знали предков до девятого колена). По сути это значит, что поклонишься самому себе, напитаешься совокупной силой рода.
Это сродни молитве, молитва — тоже состояние сосредоточенного погружения, слова — ключ к такому погружению, тропинка, отработанная веками. И повторяющаяся мелодия в современной музыке — тоже в своём роде погружение, мантра. Магическое заклинание, позволяющее человеку выскочить из этого цифрового мира, жёсткого режима жизни, суеты, когда он не может быть самим собой, не успевает(!) быть самим собой.
— Татьяна, что бы ты назвала (это я в шутку определила) «базовым элементом» твоего творчества?
— Образ суперблагородства Семёна Прокопьевича Кадышева, его какую-то невероятную человеческую красоту. Помню, когда я исполнила Георгию Ивановичу Челборакову свои первые сочинения, композитор высказал свои впечатления: «Таня, ты в своей музыке развиваешь чатхан». Я тогда всю глубину его слов не поняла. А теперь чувствую, что у меня, видимо, есть медальон в душе, иконка, «базовый элемент» — по-разному назвать можно — человек, играющий на чатхане. Этот образ вошёл в кровь и плоть. И в процессе сочинения музыки, в минуты вдохновения, попадая в «иные» пространства, я, возможно, действительно слышу там чатхан... Но это загадка для меня...
— Действительно, мы не знаем (а надо ли?), на каких уровнях, частотах ли, происходит таинственная встреча: «запрос» и «ответ», влекущие озарение.
Беседовала
Татьяна ПОТАПОВА
