Федька проснулся, как всегда, рано, растопил остывшую печь, поставил пузатый чайник на плиту и вышел во двор. Шумно вдохнув свежего воздуха, пахнущего подтаявшим снегом, немного постоял на крыльце: крещенские морозы наконец отпустили, природа и люди ждали весну.
Хозяйство у Федьки было большое: коровы, овцы, свиньи, птица разная — оно и понятно, как ещё в деревне ребятишек поднимать? А в семье Бордояковых их пятеро — трое своих и двоих усыновил от сестры, которая рано покинула этот мир. Но жили, не тужили все вместе, дружно, дети подрастали работящими и смышлёными. Слава богу и квартира была, ещё от колхоза давали, расположенная в построенном по типовому проекту двухквартирном доме — такие можно встретить в любом уголке бывшего Союза.
По соседству, за стенкой, жила Тукалиха, сварливая баба неопределённого возраста, немного завистливая, немного жадная, но Федька всё равно старался помогать ей: то насос починит, то дров наколет, понимал, что несладко живётся одинокой брошенке. Муж уехал на заработки в 90-е, да и остался у какой-то бабёнки, только письмо написал, без обратного адреса. А единственный сын в большом городе живёт, не приезжает и не звонит.
Накормив домашнюю живность и собрав тёпленьких яиц в специальное ведёрко, Федька поспешил домой готовить завтрак. Но дорогу ему преградил молодой бычок, родившийся на прошлой неделе, который до этого носился по скотному двору, задрав хвост, беспечно радуясь новому дню, свежему воздуху и мамкиному молоку. Столкновение было неизбежно. Узкий проход от сеновала не давал возможности для маневра ни тому, ни другому — в одну секунду ноги хозяина подлетели вверх, куриные яйца — в разные стороны.
— Ах, язви тебя! — только и успел вскрикнуть Федька, мгновенно сгруппировавшись для падения, — годы занятий вольной борьбой не прошли даром.
Поднявшись, отряхнувшись и посчитав убыток в виде куриной выручки за ночь и сломанного ведра, сверкнув прищуренными глазами, Федьке пришло на ум, как показалось, единственно верное решение — надо расширять свой приусадебный участок.
Рядом с домом был пустырь, заросший крапивой и лопухом. Когда-то здесь стояла колхозная мельница, но с годами она работать перестала, а когда колхоз рухнул, здание разобрали предприимчивые сельчане. С тех пор участок считался бесхозным, и Федька давно подумывал перенести свой забор, и утреннее событие дало для это безотлагательный повод.

…Прошло полгода, деревенская жизнь текла своим чередом, шли сезонные работы в огороде, подготовка к сенокосу. Новенький забор издалека светился ровными рядами, пахнущими смолой. С сельсоветом Федька расширение усадьбы решил не согласовывать. «Земли в России много — не убудет, а районная власть далеко — не увидит, а глава сельсовета Каврис Михайлович (попросту — Каська) был одноклассником, прикроет, если что… — думал Федька, пригораживая забор. — Да и времени нет, надо огород сажать, а не с этими бумажками бегать». Через две недели, в разгар сенокосной страды, в деревне произошло событие. К соседке Тукалихе приехал сын, да не один, с семьёй. По ограде бегали два светлоголовых сорванца, рядом осторожно ходила их мать, дородная женщина на позднем сроке беременности. Тукалиха, казалось, помолодела, бегала по дому, готовила что повкуснее и вечером забежала к соседям за солью:
— Ох и радость-то у меня, сынок с семьёй приехал, лет десять не было ни слуху ни духу. Так, это ж, и насовсем приехал-то, жить хочет остаться, — делилась новостями соседка. — Не могу, говорит, в городе-то жить, да и негде там, а здесь дом хочет построить, хозяйство завести. Жена-то у него фельдшериха, вроде и государство денег выделяет, поможет построиться им, а как разродится-то — здесь работать будет, — тарабанила без умолку Тукалиха.
— Ты, это ж, Федька, зря участок-то свободный занял, сынок-то у меня там строиться хотел попервой, недалече от меня, да и пруд там рядом — гусей-то держать — милое дело, — глядя подслеповатыми глазами, вдруг выдала Тукалиха, обращаясь к соседу.
— Ты что же, соседка, уже лет двадцать стоит участок, никому не нужен, а я как загородился, так сразу нужда появилась, что ли?! Так и не было сынка-то твоего много лет, как он мог там приглядеть землю себе для строительства?! Пусть чуть подальше городится и строится, там тоже пустырь, — сказал, как отрезал, Федька. Не было у него настроения сегодня на разговоры, трактор сломался — весь день насмарку, да и устал больше обычного, когда колесо до кузницы на руках толкал.
— Нет уж, Федька, здесь он строиться будет, — вспылила Тукалиха. — Иль думаешь, что любой участок можешь брать себе, что ли? А там, где ты кажешь, — камни одни, плохая там земля, — сказала и отправилась домой Тукалиха, лишь хлопнув на прощание калиткой.

…А в начале осени Федька кое-как собрал детей в школу — пришлось сдать перекупщикам двух быков на мясо. Оставалось купить обувь старшему сыну, на котором из-за любви к футболу она горела, как на огне, и новый портфель среднему. Но Федька не унывал — как раз оставались деньги на эти нужды. И тут Бордояковым пришло письмо с гербом на конверте. Федька опасливо открыл и прочитал его несколько раз, но мало что понял из казённого текста. Единственное, что до него дошло, — должен приехать из района государственный земельный инспектор.
В назначенный день к дому подкатила бордовая «Нива», из неё вышли незнакомые люди в зелёных жилетах и без промедления начали фотографировать и обмерять Федькины владения рулеткой. Поздоровавшись так, как это умеют делать люди при исполнении, и показав удостоверение, инспектор заполнял какие-то бумажки и попросил Федьку представить правоустанавливающие документы на землю и личный паспорт. Посмотрев и сфотографировав их тоже, инспектор выдал Федьке уведомление о необходимости прибытия в районный центр через неделю для составления протокола о нарушении земельного законодательства.
«Не поеду, — сразу решил для себя Федька. — Картошку надо копать, да и нет такого закона, чтобы судили за новый забор, перенес-то всего на десять метров». На оставшиеся деньги купил ребяткам обновы и благополучно забыл о приезде властей из района. А через две недели пришло новое письмо — с протоколом и постановлением о назначении административного наказания Бордоякову Фёдору Асаповичу в виде штрафа на десять тысяч рублей за самовольное занятие земельного участка. Возмущение Федьки вылилось в тираду нелицеприятных слов о действующей власти, начиная от президента и заканчивая Каськой. Более того, он решил выписанные штрафы не платить, письма не получать и вообще игнорировать все попытки государственных структур установить с ним контакт.
А письма приходили ещё в течение полугода. И от государственного земельного инспектора о передаче дела в суд по неуплате административного штрафа и невыполнению законного предписания об устранении нарушения, и из мирового суда о вызове на заседание по рассмотрению этих материалов. Позже стали приходить судебные постановления о привлечении к административной ответственности за неуплату штрафа и невыполнение предписания. Потом и из службы судебных приставов стали приходить письма. Не читал их Федька, даже не раскрывал, а просто выбрасывал в печку, глядя на огонь и дымя зажатой цигаркой в искривлённой усмешкой губах.
Так и зима прошла, перезимовали хорошо, заготовок хватило, ребятишки сильно не болели. Стал Федька готовиться к пахоте огородов, плуг прицепил к трактору, все масла на новые поменял. Но в один день приехал к нему «уазик» с зелёными полосами на боках, выскочили из него бравые ребята в чёрных беретах, показали постановление об аресте трактора в связи с неуплатой штрафа и отогнали его в сельсовет на ответственное хранение. Как ни просил Федька своего одноклассника, председателя сельсовета Кавриса Михайловича, отдать трактор огороды пахать, но на нарушение закона тот не пошёл. Пришлось Федьке сдавать на мясо свою дойную коровёнку и на вырученные деньги платить штраф, выросший многократно.
А сын Тукалихин не стал в деревне жить. Сняли они подъёмные деньги, материнский капитал обналичили и уехали «жить в Сочах», возле самого моря, как говорила потом соседка.

Михаил Чистогашев,
начальник межмуниципального отдела по г. Абазе, Аскизскому и Таштыпскому районам
Управления Росреестра по РХ