Мельница, мельница… всё перемелется

№ 36 – 37 (23893 – 23894) от 28 февраля
Мельница, мельница… всё перемелется
Коллаж: Лариса Баканова, «Хакасия»

Широкие степи. Ни холмика, ни бугорка. Сплошная равнина, которая раскачивалась травами на ветру то в одну, то в другую сторону… Ковыли, полынь, как морские волны, переливались голубым и зелёным цветом; перекати-поле и прочий сухостой отрывались от земли — и всё это травяное богатство уносило в неведомые дали… В такую сорокоградусную жару хочется искупаться в этом воздушном море, которое сливается с горизонтом...
Раньше здесь стояла мель­ница-ветряк. Но в начале ХХ века её разобрали по частям. И не стало ни мельницы, ни досок: их сельчане растащили по своим дворам на хозяйственные нужды. А кому она мешала, эта мельница? И кому от неё было худо?
А когда-то осенью из близлежащих деревень приезжали на подводах мужики, привозили мешки с зерном. Хозяин мельницы, дед семидесяти лет, был главным мукомолом. Белый с ног до головы. Его брови и ресницы были словно в пуху, а глаза моргали, пытаясь разглядеть приезжих.
— А ну, мужики! — подбадривал мельник. — Ать-два! Заносите скорей мешки и ставьте вон у той стены.
Мужики, полусогнувшись, с мешками на горбу, вносили зерно, а доски-лесенки так и плясали, так и ходили ходуном, прогибаясь под их тяжёлыми башмаками.
Вскоре лошадей распрягали, отпускали пощипать травку. Работники усаживались на широкую лавку у мельницы, перекусывли домашними харчами, привезёнными с собой в узелках — варёными яйцами, картошкой, пирогами со щавелем, запивая молоком да кислым квасом. А после еды скручивали «козьи ножки», перекуривая. И пока мельник с помощником мололи зерно, приехавшие занимали друг друга всякими байками.
— Однажды иду я по степу, — заговорил рыжий парень, весь в конопушках. — Начало смеркаться, вот и сумерки опустились, такая тишина вокруг, только сверчки шуршат под ногами, потрескивают, да кое-где птица ночная загукает. И снова мёртвая тишина. И вдруг, пари, слышу я, в стороне как будто кто-то поёт. Да так красиво, так протяжно, аж всю душу переворачивает. В такое время в степу — ни души! А подходил я тогда к деревенскому кладбищу. Месяц осветил кресты за забором. Вдруг вижу — мать честная! Дева в белом одеянии к забору приближается. А за забор выйти не может, видать, не дозволено. Оказывается, это она так чудно поёт. И давай она меня рукой манить к себе. Мол, подойди поближе. У меня волосы на голове дыбом встали. Я как подхватился да как сиганул, только пятки засверкали! … А вот она хохочет вслед! «Ха-ха, да ха-ха-ха!»
Прибежал я домой весь в мыле. Рассказал матушке, что со мной приключилось. Матушка покрестила свечкой церковной, святой водицы дала испить и ею же окропила. Меня ещё дня два лихоманка трясла, как вспомню, но потом всё прошло. Теперь поздно вечером по степу не шляюсь. Упаси, господи, от такой страсти!..
— Ладно, пари, хватит страхи нагонять. Давайте я вам расскажу что-нибудь повеселее, — вступил в разговор коренастый чернявый мужик лет сорока. — Вот слухайте! Иду я однажды по степу. Солнышко уже на закат пошло. Ветерок поддувает в спину. Так хорошо на душе… Думаю, дай-ка в травку прилягу, отдохну. А травостоем так пахнет чудесно! Дух захватывает…
И вдруг с левой стороны подходит ко мне девица — статная, с косами, глаз не отвесть — такая красавица! Сердце у меня заколотилось в груди, того и гляди выскочит! Села рядом. Я тоже к ней придвинулся поближе. Трогаю её рученьки, а они холодные-прехолодные, как у неживой. Спрашиваю: «Откуда ты, красавица, идёшь?» А она в ответ: «Да вот иду с родника, что у кладбища. Ручки мочила в ледяной водице, всё горят и горят, как покинула я этот мир». Я, пари, не из пугливых. Думаю: «Ну нет, я тебя не отпущу, такую красавицу, просто так». Положил её на травушку, приголубил, приласкал… Я-то человек женатый, а вот согрешил… Она встала, отряхнула своё белое платьице и сказала:
— Прощевай, паря! Поставь за меня свечку в церкви.
— А как тебя зовут, краса моя?
— Парасковья я, Парасковья…
— Милая, а вдруг ты от меня дитя понесёшь? Где тебя искать?
— Нет, не понесу. Ведь тело моё тонкое, я с того света пришла.
— Никакое твоё тело не тонкое и не худое.
— Это я могу в таком прежнем земном обличье спускаться к людям. А живу я сейчас очень далеко, на другой планете. Запомни — на Венере… А на Земле ты меня не найдёшь. Прощай, паря! Не забудь свечку поставить.
И вдруг она исчезла. Только белое облако улетучилось в сторону и растаяло… Утром пришёл в село, сразу направился в церковь. Купил свечу самую большую и задумался: «Куда поставить, за здоровье или за упокой?» И решил поставить за здоровье. В церковный молебен записал: «За рабу божию Парасковью, которая живёт на Венере».
Работница церкви приняла мой листок, прочитала, покачала головой: «Каких только чудиков нет на белом свете…» — подумала. Но ничего не сказала. До сих пор по этой сладенькой тоскую… А жене ни гу-гу, ничего не сказывал. Так и живу с этой тоской.
Пожилой мужик встал с лавки, взлохматил свои курчавые волосы и гаркнул:
— Всё это враки! Не слухайте их! Набрешут с три короба, а вы и уши развесили!..
— Эй, робяты, — послышался голос мельника, — пора разбирать мешки.
Мужики с неохотой поднялись и побрели на мельницу за мешками.
«Ах, ты степь моя, степь привольная!..»

Лариса КАТАЕВА
Абакан



Просмотров: 1289