Что за люди, с какими судьбами живут за окошками домов? Конечно, откровенно подглядывать в чужие окна мы не станем, но, согласитесь, любопытно же. А можно и просто попросить человека рассказать о своей жизни. Как, например, Анну Георгиевну Рожкову, живущую на станции Ташеба в уютном доме с синими ставеньками.

Предисловие

Анна Георгиевна не скрывает своих лет: они уже стали историей, что ценно само по себе. Долгая жизнь требует и долгого рассказа, но мы ограничимся сегодня своего рода мозаикой её воспоминаний, словно фонариком осветив некоторые эпизоды. Сначала несколько слов о том, в силу каких обстоятельств детство и юность нашей собеседницы прошли в Китае.
Район китайского Трёхречья (бассейн правых притоков Аргуни) издавна привлекал забайкальских казаков. Ещё с конца XIX века они перегоняли свои стада на эти отличные пастбища, заготавливали сено, распахивали целинные земли. Двустороннее соглашение не запрещало подданным обеих империй переходить российско-китайскую границу. Оседать же здесь на жительство казаки стали с 1906 — 1907 годов. Так, в поисках плодородных земель, перекочевала в Маньчжурию казачья семья Георгия Лаврентьевича и Ксении Васильевны Паздниковых, году примерно в 1916-м. Только старшая дочь Агаша родилась в России, а Алла, Панна, Анна, Зиновий и Пётр появились на свет уже в китайском посёлке Лабдарин Трёхреченского района (из одиннадцати детей Паздниковых выжили только эти шестеро). Переезжали с большим хозяйством: только одних лошадей — табун, стадо коров, не считая живности помельче.

На сопках Маньчжурии

— Был у нас жеребец, уму непостижимо, какой красоты! — восхищается Анна. — Грива роскошная, хвост до земли, как в сказках пишут. Папа возил его в Харбин на выставку… А с хозяйством сами управлялись — от зари до зари. Я с шести лет коров доила. Чистить за ними… попробуй хоть кусочек навоза оставь — сразу огребёшься. Мама научила и шить, и вязать, и готовить. Был у неё ещё и художественный талант. Делала из глины игрушки всякие, свистульки, зверушек. Помню, долгими вечерами мы с сёстрами их раскрашивали, высунув от усердия языки.
Удивительно, насколько старые пожелтевшие, мутные фотографии дают почувствовать (хоть немножко) ауру того времени. Вот казачий разъезд, Георгий Лаврентьевич в форме есаула… Панна-гимназистка с ответственным лицом фотографирующегося человека. Занятная, если можно так сказать о разнородных домиках, архитектура… Словно история дохнула и вздохнула на прощание.
— В посёлке нашем жили русские, буряты, китайцы, японцы… У китайцев в основном нищета невыносимая. Ехали мы как-то с папой на телеге, я совсем маленькая была, а вдоль дороги китайцы стояли, хлеба просили. Мне почему-то страшно стало смотреть на их разинутые рты, спряталась за каким-то одеялком. А папа им булки раздавал. Мама, как напечёт калачей, всегда соседей-китайцев угощала. Они же кроме чумизы (такой крупы помельче проса) мало что ели. Нам же, детям, всё это не мешало играть с китайчатами на равных, даже малость стали понимать и говорить «по-ихнему». Как сейчас помню свой страх и возмущение, когда отец-китаец со всей силы бил ремнём сына, моего ровесника (было нам лет по 12), пацан так орал! Уж как я умудрилась вырвать тот ремень: «Не бей его!» Отец выругался и ушёл, плюнув. Мальчик на меня тихо так, благодарно поглядел и сказал: «Сиси!» (спасибо. — Т.П.) Потом по посёлку разговор пошёл, как русская девочка спасла китайского мальчика.
Из «зажиточных» китайцев был Вася-лавочник. Не «Вася», конечно, так русские для удобства назвали.
— Чего там только не было, — складывает ещё один кусочек мозаики Анна Георгиевна, — считай, магазин «1000 мелочей». Мы, ребята, могли часами глазеть на эти богатства. Особенно помню разноцветные очки: розовые, синие, голубые… Мечта.
У японцев негласный «статус» был повыше. Анна рассказывает о молодой японке, разодетой в шелка и постукивающей сабо, «хрупкой такой и нежной». Но особенно девочки семьи Паздниковых любили её малыша, «ездившего» на невиданной красоты коляске. «Нам нравилось с япончиком водиться, он даже «няня» говорить выучился».
— Эта японочка спасла маме жизнь. Мама надсадилась и простудилась, копая картошку, открылось сильное кровотечение. Наша же подруга-японка протянула на ладошке какие-то серебряные пилюльки. Помогло. Помню, я сильно плакала, а меня взяла на руки Маня Кешиха и носила, утешая, взад-вперёд.
Кстати, о Мане Кешихе. Не обошлось в Лабдарине, как в любом уважающем себя местечке, без местной экстравагантной личности — шаманки из бурят. Народ подозревал её в замашках самых тёмных: например, заглянула Маня в коробку с новорождёнными поросятами — и они тут же сдохли… Попадала Кешиха и в местную «кутузку», кто теперь помнит, за что. «Были у неё, — говорит Анна Рожкова, — дети от всех мужиков». Но очень красивые дети, Аня дружила с её дочкой Дусей.
— В 1945 году в Маньчжурию вошли советские войска. Мы стали понимать, что настоящая наша Родина — СССР. У нас, конечно, было русское общество, и китайцы нас очень любили, но тут в жизнь ворвалось что-то абсолютно новое. Помню, как из-за живописной сопки с лесом выехали наши солдаты. В касках, с оружием. Мы их очень ждали. Многие девушки влюбились, у некоторых даже дети остались от той романтической поры. Тогда и появился знаменитый вальс «На сопках Маньчжурии».
Но кое для кого (не для нашей героини) романтический вальс сменился десятком лет лагерей. Для тех, кто нелегально бежал из Маньчжурии в Советский Союз.

Едут новосёлы по земле целинной

В 1953 году, когда уже умер Георгий Лаврентьевич, а сёстры жили своими семьями, Анна самостоятельно оформила документы на въезд в СССР для себя, мамы и братьев. И уже в августе 1954-го они были на целине в Казахстане: посёлок Забеловка Кустанайской области. Пётр и Зиновий пошли учиться на комбайнеров, а Аня после семилетки — на стройку.
— Попала на карьер, грузить камни, огромные, как стол. Работали втроём: украинка, белоруска и я. Самосвалы один за другим… До сих пор шрам на пальце. Дробили эти камни студенты из московского мединститута, а один из них был поваром. Парень угостил блином: мы с девчонками стояли возле него словно галки голодные. Этот блин я проглотила — как собака глотает. И сегодня вкус помню.
— Жить-то надо, — складывает очередной кусочек мозаики Анна Георгиевна, — брат Зиновий (не то что хитрый был, но к каждому находил подход) умудрился взять два участка под дома. Я воду из речки в горку носила и делала кирпичи для печки. Мы с мамой выкопали здоровенную яму: добывали глину и обмазывали дом. А сын печника, Саша, такой красивый был. Ухаживал — и ни разу, к моей досаде, не поцеловал. Было предложение руки и сердца от одного интеллигентного фотографа. Долго уговаривал. Отказала: ещё и в куклы не наигралась, что там 16 — 17 лет.
И вот уже так называемый кульстан, где Анну назначили начинающей поварихой. Работала под началом Васи-бригадира и его помощника Миши.
— У них золотые зубы, куда там с добром. Но первую же свою кашу я прижгла! Сижу, плачу. Вася: «Чего разревелась? Ну-ка, быстренько все за стол, едим кашу!» Жили мы там в палатках для военных. Вася выделил мне отдельный закуток и сказал парням: «Только хоть один к ней зайдёт или обидит — башку оторву!» Выделили мне двух быков — на ту же речку за водой ездить. Из озорства я назвала их Мишей и Васей. Однажды заехали в воду (бочка большая), а обратно — быки ни с места. Я уже их и за хвост дёргала, и уговаривала — стоят. Затем села на облучок и… уснула. Быки сами домой пришли.
А ещё не могу забыть огромное встающее над степью красное солнце. И — розовый от этого солнца ковыль. Я как заворожённая — во всё небо солнце!

Вкус к профессии

И потому, как действительно историческая часть рассказа Анны Рожковой подходит к концу, а хронику советского времени уже и сорокалетние помнят, ограничимся складыванием мозаики, на скорую руку (но это вовсе не значит, что эта часть жизни менее важна. Напротив…).
— Из Казахстана списались с сестрой Панной. Она жила в совхозе «Абаканец» — между городом и станцией Ташеба. Шли с мамой пешком по железнодорожным шпалам, со всем скарбом. Денег не было даже на автобус. Встретились, наплакались… У Панны с утра сердечко чуяло — придём. Жили с мамой в двухкомнатной квартире сестры с мужем и её тремя детьми. Вскоре детей стало пятеро... В совхозе я стригла ранетку, занималась рассадой. Ногами месили навоз, воду таскали вёдрами. Надо кормить мать: копала картошку у людей, не сидеть же на шее у зятя Ивана Львовича.
— Выучилась на железнодорожного проводника: Красноярск, Новокузнецк, Москва. Вагоны старые, деревянные, в фонаре свечу зажигали. Даже сейчас чувствую этот холод ночных полустанков, эту причастность к чужой таинственной жизни. Какое-то предчувствие иной доли. Порой ко мне и сегодня приходит это ощущение дороги…
— Познакомилась с будущим мужем: Алексей из армии пришёл. Как схватил меня за руку — так по жизни и не отпустил. В 1958-м всей округой на свадьбе гуляли. Сначала жили у его родителей, а затем ему квартиру в Абакане дали (был кузнецом). Первый мой дом! Весь ремонт и весь уют сделали сами. Мне часто снится этот дом, так бы и хотела провести жизнь там… Когда узнала, что будет ребёнок, ушла в лабораторию железнодорожной больницы санитаркой... Помню консервы «Бычки в томате» — как же мне их хотелось! Дождались Лёниной получки, и как только купили этих «бычков», прямо на поле и съели: муж банку зубами открыл. Сын Виктор родился в 1959 году.
— Консервный цех мясокомбината. На конвейере все операции прошла. Нелегко было, но зарплата хорошая. В 1964-м родился Игорь. Зря я его в шесть месяцев в ясли отдала… Помню зелёную сумку, доверху набитую пелёнками. Свои набеги на ясли в обед — покормить сына грудью. Помочь некому. Мать мужа заболела: перевезли её и отца в нашу двухкомнатную. Стирали, помните, на руках? Присесть с двумя пацанами и стариками — некогда, частенько и ночь захватывала.
— И словно же что-то подталкивало к главному делу моей жизни: подруга пригласила в ресторан «Абакан» кастеляншей. Вскоре открылся ресторан «Хакасия» — и я разрывалась уже на два заведения за 50 рублей. В последнее требовалось всё: оборудование, дизайн… Комиссия из Красноярска «удивилась» такой зарплате — и дали мне «титул» администратора уже за 120 рублей.
— Сбылась моя мечта о настоящей профессии: я окончила Абаканский филиал Московского техникума советской торговли. Отучилась на «отлично». Помню, правда, переживала, забыв, что к борщу надо подавать кислые пампушки… О чём не хочу вспоминать? О болезни. Давали инвалидность — отказалась. Будь что будет, умру так умру. Но не умерла, а оказалась по распределению шеф-поваром ресторана «Абакан».
— Переманили в железнодорожный ресторан станции Абакан; если честно, его в народе «рыгаловкой» называли. Ну мы и тут переломили ситуацию. Верочка, завпроизводством, многому меня научила (царствие ей небесное). Был конкурс блюд к 50-летию образования СССР, представлены все столовые, кафе и рестораны города. Мы с Верой соорудили огромное заливное с вкусными «ромашками». Члены комиссии подошли к столам — и отпали. Безусловное первое место. Стали меня приглашать на разные конкурсы и презентации — представлять профессию. От моей баранины с чесноком у людей слюнки бежали… Да и мама, и сёстры — все готовили отлично. У меня это в крови (если не считать пригоревшую кашу на кульстане…). Стоило попробовать супы Панны или Агашины тающие во рту булочки.
— Эпопея с ремонтом ресторана «Айра», куда меня кинули на прорыв. Директором общепита был Владимир Фёдорович Лагодич: «Анечка, выручай, тонет «Айра»!» Тонула во всём: в грязи, без ремонта, без дисциплины, да и делишки тёмные там водились… Но долго ли, скоро ли, стал ресторан популярным. А однажды на встрече Нового года случилось ЧП: погас свет. А народу полно, уже подшофе, праздника хочется. Сработала смекалка детская: быстро, говорю сотрудниками, рвём тряпки на ленты. Блюдечки несите, наливайте в них масла, сворачивайте тряпку как фитилёк и зажигайте на каждом столе. Весь ресторан расцвёл светильниками. Гости решили, что задумка была такая. Понравилось!
«Кулинария — любовь на всю жизнь», — говорит Анна Рожкова, сегодня на пенсии, но с большим багажом дипломов и наград. И вкусом к жизни, добавила бы я. А так всё более-менее нормально в этом доме на станции Ташеба. Жаль только, одна в нём осталась, за этими синими ставеньками. Но сыновья, выросшие хорошими людьми, конечно же, помогают. А Анна Георгиевна просто любит: детей, внуков… Даже улицу, где слышна не забытая мелодия железной дороги.

Татьяна ПОТАПОВА