Не помню, кто сказал фразу: «Все мы родом из детства». Прекрасная, правдивая мысль. Поэтическая. И чем дальше от детства уносит нас жизнь, тем драгоценнее, теплее воспоминания о времени, которое никогда уже не вернётся.
Сейчас моя станция Сон занесена чистым снегом. В вершинах лиственниц шумит ветер, а в мелком осинничке петляют заячьи тропки. На тонких берёзках обвис сухой хмель. А дальше, за «тропой любви», ведущей к озерку, сквозь чёрные стволы лиственниц ярко зеленеют на белом снегу, в блюдцах-полукружьях сугробов подружки-ёлочки.
Там, за околицей деревни, кончающейся узким переулочком, просторная поляна, уходящая в горку. В июне, на зелёной траве, тут проходили сабантуи с выездной торговлей, скатертями, уставленными вкусной снедью. А в белом декабре мы, ребятишки, набирая снега в валенки, ходили сюда рубить ёлочки на Новый год. Их и сейчас тут — урожай: одна к одной, ровненькие, опрятные.
Зи-ма-а! В детстве мороз, кажется, был лютей. Пуржит. Охапками бросает на заборы снег, он колюче бьёт в лицо. И чтобы холодные искорки не попали в глаза, закрываешь их варежкой. Уже вечереет. Стылый туман от наледи на речке поднимается к бриллиантовым звёздам. Меня за руку ведёт отец на ёлку в красный уголок локомотивного депо. В какой-то комнатке, куда мы попали, пройдя тесный от людей коридор, прохладно. Но приходится переодеваться, наряжаться на праздник.
Совсем нет новогоднего настроения. Скорей бы, думаю, получить подарок и — домой, где всё привычно, знакомо, тепло и светло. Здесь же носятся какие-то девчонки и мальчишки. Все они мне кажутся бойкими до надоедливости. «Ну, давай скорее! — говорит отец, приседая передо мной. — А то Деда Мороза со Снегурочкой прокараулим!» Полутёмным холодным коридорчиком мы куда-то проходим, отец раскрывает тяжёлую, обитую дермантином дверь, и передо мною — царство света, блеска, масок. В рубашках и костюмах, платьицах и сказочных нарядах, в коронах королей и принцесс, павлиньих перьях и клоунских колпаках, чёрных шляпах Котофея Ивановича и со шпагами мушкетёров прыгает, двигается хоровод — сплошные головы. А над этой пёстрой толпой — большая разлапистая царица-ёлка. Она медленно, как живая, поворачивается, блестя и искрясь игрушками, гирляндами, зеркальными пузырями-солнцами.
Я, помню, растерялся, оторопел от восхищения. После тёмного студёного вечера сразу попасть в мир обволакивающего тепла и живой сказки, пронизанной светом, — это было чудо! Так первую ёлку детства я и воспринимаю до сих пор. В воспоминаниях остался запах спелого яблока, духов и хвойных зелёных иголочек.
Я сразу потерялся, утонул в этом море костюмов, коротких мальчишеских причёсок, девичьих локонов. Сверху то и дело сыпался разноцветный дождь, пролетал над головой серпантин… Приятно оглушённый музыкой, праздничным гвалтом и хохотом, я стоял, не двигаясь. Глаза мои, наверно, были широко раскрыты. Ведь было мне тогда всегошеньки четыре годика. И ёлка детства была для меня, наверное, как первый бал для Наташи Ростовой.
Незнакомые детские руки подхватили меня в хоровод, и отец успел лишь слегка подтолкнуть вперёд: смелее, мол. Я, жадно оглядываясь по сторонам, стал вместе со всеми подпрыгивать и то и дело беспричинно хохотать. Я совсем забыл про отца, хотя боялся потерять его, про холодный ветер за тёмным, в инее, окном, про свой дом, где ждала меня тихая маленькая ёлочка в зале…
Надо сказать, что в детстве я был стеснительный и робкий, и прочитать, допустим, стихи со стула перед Дедом Морозом и Снегурочкой в голубом с искрами платье, да когда тебя ещё слушают десятки затихнувших нарядных мальчишек и девчонок, было для меня делом невыполнимым. Но сильные отцовские руки подхватили меня и вмиг поставили на стул перед всем честным народом. Мне очень хотелось получить подарок в загадочном блестящем мешочке, но я попытался спуститься со стула, затеряться среди всех. Не тут-то было. Меня снова водрузили на прежнее место, и, я помню, краска неловкости и стеснительности залила мне лицо. Щёки пылали, глаза искали спасителя, но напрасно. Передо мной постукивал посохом реальный и сказочный одновременно Дед Мороз, что-то с поощрительной улыбкой говорила Снегурочка, а я слышал только подбадривающий голос отца: «Ну, что ты?!»
До сих пор не могу вспомнить, как и что рассказал я на новогоднем празднике, теперь таком уже далёком. Помню только, что когда я закончил скомканное стихотворение, Дед Мороз и Снегурочка преувеличенно похвалили меня, и под общие аплодисменты, с подарком, неожиданно оказавшимся в моей руке, и с неописуемой лёгкостью в душе: «У-ух! Всё-ё-ё!» — я, безумно счастливый, слез со стула. Волнение моё, наверное, настолько было сильным, что больше я ровно ничего не помню с того Нового года.
Ну что ж! Как говорится, не жалей о том, что было, жалей то, что не начиналось. Дороже, сказочней подарка у меня в жизни больше не было. И стоил тот подарок, люди того времени знают, один рубль.
Валерий ПОЛЕЖАЕВ
