Под грифом «неизвестно»

№ 208 – 209 (23815 – 23816) от 1 ноября
Всё, что осталось у Николая Филягина от отца, — воспоминания. Всё, что осталось у Николая Филягина от отца, — воспоминания.
Коллаж: Лариса Баканова, «Хакасия»

С болью в душе Николай Матвеевич Филягин живёт всю свою жизнь. И боль эта связана с отцом — Матвеем Дмитриевичем, чья судьба до сих пор остаётся неизвестной.


О своём отце Николай Матвеевич знает мало. Где он родился, где нашёл вечный покой — уже навсегда останется загадкой. А детские воспоминания — это лишь некоторые детали, которым, к сожалению, не суждено стать частью одного целого.
— Очень хорошо помню, как он на плечах меня носил, — начинает свой рассказ Николай Филягин. — Очень был добрым человеком. Не пил, не курил. Трудолюбивый. Не зря же его отобрали в число тех самых 25-тысячников, что поднимали колхозы по всей стране.
Матвея Филягина направили в Красноярский край. А вот откуда именно направили, для Николая Матвеевича до сих пор загадка. Места рождения своего отца он не знает. Знает лишь, что родился в 1913 году, имел за плечами семь классов образования. По воспоминаниям матери, пользовался уважением среди людей. А раз попал в число 25 тысяч «передовиков» — значит, жил где-то в городе, был на виду, своим трудом доказал, что вполне по силам любые испытания.
Репутацию трудяги он заработал и на новом месте — в деревне Нижний Амыл. Первое время Матвей Филягин был заведующим складом, потом заведующим животноводческой фермой. А весной 1941 года ему предстояло усилить ряды младшего командного состава. Отправляя на военную учёбу людей, руководство страны словно предчувствовало начало войны. Плохие предчувствия были и у матери Николая. «Всё, больше я его не увижу», — сказала она, провожая мужа.

— Я очень хорошо запомнил проводы отца, — вспоминает Николай Матвеевич. — Был март, мне шёл тогда четвёртый год. Мы вышли за околицу. Мама моя и мы, дети, плакали навзрыд. Отец, помню, сел в сани вместе с ещё одним мужчиной, и лошадь тронулась. Мы стояли и смотрели вслед. Их повезли в Каратуз. Мама рассказывала, что председатель колхоза не хотел его отпускать. Обещал добыть бронь, лишь бы только он остался. Но отец не согласился. И с тех пор мы отца не видели. Слышали, что его из Каратуза отправили в Новосибирск якобы на офицера готовить. А как на самом деле было, мы, конечно же, тогда не знали.
Рассказал о судьбе отца оставшийся в живых тот самый односельчанин, с которым они уезжали на санях.
По его словам, когда началась война, их повезли куда-то на запад мимо Москвы. А точкой отправления действительно стал Новосибирск, где они и пробовали на вкус гранит военной науки. Применить на деле, правда, полученные знания не удалось. Как только столица нашей Родины оказалась позади, поезд, в котором они ехали, попал под бомбёжку. Итогом этого «боя» стал плен, потому как немцы выбросили десант и сделали всё, чтобы захватить практически безоружных людей. Днём фашисты военнопленных прятали в лесу, а ночью гнали на запад, стараясь как можно скорее уйти с нашей территории.
Жизнь в плену — это долгие четыре года. И, если верить односельчанину, проходили они в работе на ферме. Днём. Ночью их возвращали в концлагерь. И так каждый день.
В 1945 году военнопленных освободили американцы. Американские солдаты рассказали, что всех, кто побывал в плену, на Родине ждут… лагеря. Односельчанин им не поверил и по возвращении в Советский Союз был осуждён на восемь лет. Когда освободился, нашёл сестру Матвея Филягина — Анастасию Дмитриевну. Нашёл, чтобы рассказать о смерти её брата в застенках концлагеря в западной Германии. И, как оказалось, не только для этого. Сейчас уже Николай Филягин понимает, что главной целью приезда была фотография, на которой изображён отец. Снимок был групповой. Среди членов семьи где-то сидел и он — Матвей Филягин. Естественно, Анастасия Дмитриевна показала гостю единственную реликвию, напоминавшую о брате. Гость фотографию не уничтожил. Но лицо отца Николая Матвеевича, можно сказать, выцарапал. Улучив момент между рассказами о товарище по несчастью. Начиная с событий в Новосибирске и заканчивая пленом. Оказалось, что в лагере Матвей Дмитриевич был старостой барака. А самому односельчанину за попытку бегства сняли кожу с рук, оттого-то он и ходит в чёрных перчатках. И жизнь в концлагере с большим трудом называет жизнью.

— Всё, что он рассказал, — это никем не подтверждённые слова, — говорит Николай Филягин. — Как было на самом деле, неизвестно. И как дальше сложилась судьба отца — действительно ли он умер, уехал ли в Америку или остался где-то в Европе, можно только строить догадки. Сказать можно одно: за все последующие годы он никоим образом не дал о себе знать.
Об отце напомнили деньги, полученные от государства. И это ещё одна загадка, которой трудно найти объяснение даже сегодня. Ну вот за что могли выплатить 3500 рублей? За какие такие заслуги мужа и отца семья получила столь необходимый подарок?
— Мы их получили где-то в марте 1953 года — уже после смерти Сталина. 3500 рублей — это же огромные деньги по тем временам. Машину можно было купить. А мы купили избушку за 2500 рублей. Причём без крыши... Как сейчас помню, небольшая комната, русская печь, буржуйка, железная кровать, столик и скамейка. Остальные деньги ушли на одежду, обувь, еду. Скромное жильё, но зато наше, — не может скрыть волнения Николай Филягин. — Что такое не иметь своей крыши над головой, мы узнали в Туве. Поехали туда в 1950 году к родственникам, а нам дали от ворот поворот. Даже на порог не пустили. Что было делать? Нас приютили совершенно чужие люди. У них самих было четверо детей в семье, а тут ещё нас трое. Но приютили, представляете? Во времянке мы у них жили, а ели за одним столом. Такие вот люди. Через месяц мать нашла работу на кирпичном заводе, и мы переехали из Бай-Хаака в деревню Сосновка, в сарай, как я его называл.
Сарай, говорит Николай Матвеевич, был, правда, кирпичный, но от этого никому легче не становилось. Пол земляной, на окне вместо стекла висела тряпка, а дверь заменяло одеяло. Вместо кровати стоял топчан. Да-да, ни дверей, ни окон. Так вот они и жили вчетвером: мать, он и две сестры — Валя и Вера.

— Мать на заводе работала формовщицей — делала кирпичи. Тысяча кирпичей в день была норма. Тысяча! — делает он паузу. — И каждый по три с половиной килограмма. Работали от зари до зари. Даже по субботам. Платили ей 600 рублей в месяц. Ещё 600 зарабатывали мы со старшей сестрой. Наша задача была — складировать кирпичи сначала для просушки, а затем — для обжига в специальную печку. Их там с полмесяца прожигали — доводили до нужного состояния. После обжига убирали кирпичи в клетки. 20 рядов по десять кирпичей каждый. Только потом их вывозили. Говорят, по 50 копеек за штуку продавали. А продавала организация, которая и валенки катала, и свою пилораму имела, и столярный цех — занималась всем, начиная от оконных рам и заканчивая гробами.
В скором времени кирпичный завод закрылся, и семья вернулась в Бай-Хаак. Там-то и встретило их радостное известие — о получении тех самых 3500 рублей.
С тех пор прошло больше полувека, но история, связанная с отцом, так и не давала покоя Николаю Филягину. В нынешнем году Николай Матвеевич связался с Еленой Безъязыковой из посёлка Майна, которая уже не первый год занимается поисковой работой.
Первое, что сделала она, обратилась на сайт общества «Мемориал». Благодаря найденной информации стало известно, что призван был Матвей Филягин Каратузским РВК в мае 1941 года. Уже в сентябре рядовой Филягин пропал без вести. Помимо этого, по разным источникам удалось подтвердить информацию о том, что переподготовку он проходил в Новосибирске.
А там в те дни формировалась 133-я отдельная стрелковая дивизия. Впоследствии она стала именоваться 18-й гвардейской стрелковой дивизией.
Как рассказала Елена Безъязыкова, части дивизии, сколачивая свои подразделения, успешно занимались боевой и политической подготовкой в летних лагерях под Бийском. Сам штаб дивизии располагался в Новосибирске, где дислоцировался стрелковый и артиллерийский полки.
И можно с уверенностью сказать, что переподготовка в летних лагерях велась довольно масштабно. К 22 июня 1941 года было переподготовлено 12 тысяч человек. Все они со станции Новосибирск были отправлены на Западный фронт. 7 июля дивизия, разгрузившись на станции Вязьма, вошла в состав 24-й общевойсковой армии. Их задачей было занять оборону по восточному берегу реки Днепр, оседлав автостраду Москва — Минск.

Надо отметить, что благодаря 24-й армии наступление на Москву было задержано на два месяца. Бои развернулись под Москвой и Калинином. Именно тогда, по мнению Елены Безъязыковой, скорее всего, Филягин и пропал без вести. А если верить его другу, то оказался в плену. Был ли он там действительно, проверить сложно, потому как военнопленные в списках числились не по имени и фамилии, а отмечались под лагерными номерами.
Но это не повод опускать руки, считает Елена Безъязыкова. В своём письме она написала Николаю Филягину: «Мой поиск на этом не заканчивается. Это моё хобби. Мне нравится этим заниматься. И делается это мною безвозмездно, как и всеми поисковиками, с которыми я сталкиваюсь. Это так и должно быть. Никогда нельзя наживаться на горе других. Есть хорошая поговорка: «Помог себе — помоги другим». Желаю вам здоровья, мира и всего хорошего».
Согласитесь, какие-то комментарии тут излишни.

Александр ДУБРОВИН



Просмотров: 1548