Бабушка моя по отцу Марея, жившая на станции Новая Забайкальского края, как и дед, войну вспоминать не любила. — Что там вспоминать, — говорила она печально, — страшно, холодно. Весь день в поле, вечером приходишь, ребятишки голодные.

Особенно страшной по её рассказам выдалась зима 1941 — 1942 годов. — Никто же тогда не думал, что война такая долгая будет. Многие, наверное, побоялись, что их коров и лошадей на фронт заберут — вот всё поголовье и извели. Ты же знаешь, у нас без мяса не едят, травой никто не наедался. А когда то мясо съели, голод-то и наступил. Хлеб да вода зимой плохая еда. Да и хлеба-то в то время досыта разве было? Весь урожай уходил на фронт, колоска в карман не спрячешь: упекут, куда Макар телят не гонял. Ребятишки соседские начали от голода болеть, много попомирало.
А ведь я говорила соседям, когда они своих кормилиц резали, что не надо этого делать. Без мяса детям можно выжить, без молока труднее. Поэтому Зорьку свою, что бы ни говорили, чем бы ни пугали, колоть не дала. Было у меня молоко, была в подполье картошка — мы её много садили. Наварю чугунок картошки, разомну её с молоком — парнишки мои тут как тут. Ни один из пятерых за войну не заболел, не умер. И заняты весь день, не бедокурят — сначала за Зорькой смотрели, чтобы не свели её со двора и не съели, а как трава пошла, то пасти начали. Ну, это уж весной сорок второго было. Там полегче стало — сначала крапиву с лебедой в суп крошили, потом огурцы да ягода пошли. Все в тот год большие поля картошкой засадили — выручила она многих.
После войны много времени прошло, а однажды в гости ко мне молодой парень постучался — видный такой, в костюме, городской. Зашёл в дом — и на колени среди избы встал. Я затревожилась, что такое? А он говорит, что пришёл спасибо сказать: «Помнишь, мать, как я к тебе голодный ползал, уже ноги не держали, и ты меня картошкой с молоком кормила? Я ведь на твоей картошке и выжил». Конечно, я вспомнила его имя тогда — сейчас не скажу, уже всё из головы выветрилось — мать у него померла, отец на фронте. Он с какой-то дальней роднёй жил. Видать, не хватало ему еды, а когда совсем оголодал, как волчонок, начал к нам ползать. Мы подкармливали его, пока полегче не стало, трава не пошла.
Вот ведь — даже имени не помню. А он плачет, говорит: «Ты же мне жизнь спасла». Да разве ж я об этом думала, когда голодного парнишку кормила? Где своим пятерым хватало, и шестому досталось.
Бабушка показывала мне красивый платок, подаренный ей гостем, смущаясь, говорила: «Не хватило сил отказаться от подарка, такой тёплый, уютный». Носила его долго, почти не снимая.
Мама моя родилась в том же Забайкалье, в селе Агинское. В войну она уже осиротела и жила в людях. А было ей три годика всего.
— Как уж кормили — да разве же я помню? Где дадут какую корочку, тому и рада. Помню мангыр (дикий чеснок, растёт в Забайкалье и Бурятии) собирала и ела, саранки копали, багульника цветы — всё было вкусно. Но у меня было счастье — каждый день, не помню где и кто, мне давали кружечку кипячёного молока с накрошенным туда хлебом. Ничего вкуснее с тех пор я не ела…
Мама и сегодня изредка кипятит себе молоко, размачивает в кружке кусочки сухой сладкой булки. Такое у неё в эти моменты становится лицо… Для меня всегда лучше выйти в другую комнату. Как говорит мама, я «рёва-корова»…
Мне жаль, что такие детали исчезают из памяти. Кончилась война, наступила Победа, никто не любит вспоминать плохое... Сухие исторические факты заменяют свидетельства людей.
Вот, например, сейчас каждый год на День Победы полевая кухня угощает ветеранов и желающих военной кашей — гречкой с тушёнкой. На самом же деле более распространённой пищей советских воинов было пшено. Из него готовили кулеш и очень вкусную кашу (всё же с мясом в Красной армии было напряжённо).
Для каши нам потребуются пшено, вода, растительное масло, лук, чеснок и соль. На три стакана воды берём 1 стакан крупы. Хорошо промываем её, и, если есть возможность, замачиваем в кипятке — пусть постоит часок. Теперь наливаем в кастрюлю воду, засыпаем туда крупу и ставим на огонь. Режем меленько лук (его берём в зависимости от количества крупы, можно одну луковичку, а где и пяти будет мало), и протушиваем его на растительном масле. Как только вода в кастрюле с крупой закипит, добавляем туда нашу зажарку и солим кашу. Пусть она покипит ещё минут 5 — 7, а мы в это время очищаем и измельчаем чеснок ( тоже в зависимости от количества каши, но без фанатизма). Теперь нужно снять
кастрюлю с огня, добавить в кашу чеснок, перемешать, закрыть кастрюлю крышкой и хорошо закутать в шубу. Такая каша распаривается примерно в течение часа, получается очень нежной и сытной — ведь совсем не зря она, наряду с кулешом из той же пшёнки, была самым распространённым блюдом русского солдата.
Да-да. Кулеш, каша, морковный чай — долгое время наша армия питалась так. И тем не менее, ей удалось одержать победу над противоборствующими силами, в военном пайке которых были мясные консервы, колбаса, шоколад, голландский сыр и конфеты.
Впрочем, не шикуем мы и сегодня — дефицитные продукты даже на великий праздник может позволить себе не каждая семья. Так было. Так осталось. Но ведь изменится же когда-нибудь?

Елена АБУМОВА