За Альбертом Кувезиным интересно наблюдать. Улыбнётся — а делает он это тепло, широко — будто обнимает всех своей улыбкой, и думаешь о том, какой он открытый: ну просто «рубаха-парень». 

Или вдруг повернётся резко, посмотрит — и понимаешь, что не взгляд сейчас был, а взмах кинжала — острый, беспощадный, «мой меч, твоя голова с плеч» — но это нечасто. 

А когда поёт… Но тут уж какие наблюдения могут быть... Просто Голос. Его можно слушать. В нём можно раствориться. И ещё он такой мощный, что за него можно ухватиться рукой, как за гриву коня, и лететь вслед или рядом. Высоко...
«Я родом из чёрного неба. Мой бубен как щит. Я самый могучий шаман высоты...» — это да, это точно...
С Альбертом Кувезиным, прославленным музыкантом, основателем групп «Хуун Хуур Ту» и «Ят-Ха», народным артистом Республики Тыва, обладающим самым низким голосом на планете, мы познакомились на фестивале «От Ыры» в 2017 году. Тогда же выпала возможность поговорить по душам. Удивило, что при обилии информации и сухих биографических данных на всех музыкальных сайтах, об этом известном музыканте «ничего личного» в Интернете не было. Только музыка, музыкой, о музыке.
И да — разговорить его на эту тему было не очень легко. Мне повезло, наверное.
Или же сам Кувезин, человек мира, растворённый в нём и не считавший частности отдельно взятого индивидуума (даже если это — он сам) значимыми для других, «созрел» для такого разговора. Который не только о музыке.

Наша справка

Альберт Будачиевич Кувезин — тувинский гитарист и певец, обладающий мастерством тувинского горлового пения (стиль — каргыраа). Народный артист Республики Тыва.
Является основателем и бессменным лидером международно известного тувинского музыкального коллектива «Ят-Ха», существующего с конца 1980-х годов по сей день.
Окончил Кызылское училище искусств по классу гитары и народных инструментов. Несколько лет работал в различных коллективах Тувинской госфилармонии.
Кувезин был в 1992 году одним из основателей группы «Хуун Хуур Ту» , которую покинул в 1993-м.
Кроме участия в группах «Ят-Ха» и «Хуун Хуур Ту» он также сотрудничал с группами «Алиса» (песня «Пляс Сибири» из альбома «Дурень» 1997 года), «Неприкасаемые» (песня «Эй, брат, здравствуй» из альбома «Города, где после дождя дымится асфальт» 1999 года), Susheela Raman и Värttinä.
Артемий Троицкий сказал про него: «На земле есть два уникальных голоса, и они принадлежат Паваротти и Кувезину».

Два источника

— Родина моя — Тува. А мама моя хакаска, по отцу — Кандыкова, по матери — Мохова. Она родилась в Хакасии, в Койбалах, их семья переехала в Туву в 1945 — 1946 годах.
Но так как родители много работали, воспитывала меня моя хакасская бабушка, Мария Фёдоровна Мохова, чему я был очень рад тогда, благодарен и сегодня. Неутомимая путешественница, она была связующим звеном между всеми родственниками, которые жили и в Туве, и в Хакасии, и я ездил вместе с ней, общался со многими. Это хорошая традиция — поддержка и продолжение родовой линии. Когда эта традиция нарушается, как случилось в 60 — 70-х годах прошлого столетия, разрывается связь, человек теряет опору.
Бабушка называла себя качинкой. Многие из таких, попав в 30-х на родине под волну расстрельных репрессий, скрывались в Туве, знаю, что тогда хакасские семьи переписывали сыновей на тувинские фамилии. Это сейчас исторические факты. А тогда была жизнь. И бабушка — её свидетель.
Я спустя годы только начал осознавать уникальность моей бабушки. Она была открыта всему миру. Свободно говорила на трёх языках: русском, хакасском и тувинском. Мы жили в Шагонаре. Это был ещё старый город, созданный народом за много лет в процессе обживания мест. Он был затоплен — вместе со своей историей, культурой, наследием. Конечно, на мой взгляд, пострадала не только экология, разрушению подвергся образ жизни людей. Да, жившие там были переселены в «новый» Шагонар — город в степи, оторванный от реки. Но все, кто жил в «старом» — я из их числа, — всегда вспоминают именно его.
Шагонар в то время был русско-тувинским городом, и в нём, как сейчас говорят, существовала хакасская диаспора, другими словами, хакасский улус — улица Советская, на ней жили только хакасские родственники. Ещё родственники наши жили по Енисею, вдоль Усинского тракта, до самой Усть-Усы, посёлка, стоявшего на границе Тувы и России, из которого родом и бабушка моя. Этот посёлок, как и Шагонар, тоже попадал в зону затопления.

Прощание с Усть-Усой

Сейчас, вспоминая эти времена, я часто провожу параллели с повестью Распутина «Прощание с Матёрой». Детская память сохранила самые яркие моменты: мы с бабушкой тоже ездили прощаться с её родиной, Усть-Усой, которая в скором времени шла под воду. Это были 70-е годы прошлого века — людям объявили о затоплении заранее, и мои родственники собрались попрощаться с родными местами. Шли тогда от Шагонара по Енисею целым караваном на разных плавсредствах — от моторных «казанок» до старых долблёнок, шли семьями в несколько поколений. Мы, дети, не видели трагического подтекста, воспринимали всё как захватывающее приключение. Шли заповедными местами, где прежде охотились и рыбачили и хакасы, и тувинцы. Богатая природа, реки, полные рыбы, особенная, нетронутая красота этих мест впечатляли и самых маленьких. В тех местах соединялись вместе реки Ус, Енисей и Хемчик, и место их соединения я помню и сейчас — каждая река имела свой цвет, это было интересно и красиво…
По дороге к Усть-Усе мы останавливались в тех местах, где обитали тувинские семьи, в которых бабушка жила в детстве, были живы её ровесники. Было удивительно смотреть, как старые бабушки, по 70 — 80 лет, встретились спустя многие десятилетия, как искренне они радуются, называя себя и других детскими прозвищами, когда у них внуки-правнуки уже есть. Очень трогательно, и я это помню.
Ещё помню, как рассказывала бабушка, что здесь захоронен один родственник, здесь — другой, какие они были, чем занимались, чем славились. Тогда предоставлялась возможность перезахоронить близких на других местах, которые не будут затоплены. Но многие оставляли родные могилы там, где эти люди родились, прожили жизнь, умерли. Родовые кладбища уходили под воду вместе с родными посёлками — и в этом была какая-то правильность. Часть моих предков там, под водой.
Я был очень любознательным в детстве, и сейчас жалею, что не записывал многое. То, что происходило с нами, чему есть свидетели, — это живая история. Её нельзя перекроить.

История, как она есть

Расскажу вам малоизвестный факт, но это правда: моя прабабушка Екатерина Мохова (по материнской линии Чистаева) присутствовала на венчании Владимира Ленина с Надеждой Крупской в Шушенском. Она училась в Минусинском церковно-приходском училище, жила в интернате, и только два раза в год ездила домой в Туву. Усинского тракта через горы (сейчас дорога М-54) тогда не было, и добирались вдоль Енисея через село Означенное, другой путь — через Амыл. Вот так где-то по времени сошлось — и прабабушка, возвращавшаяся из интерната на родину, была свидетельницей исторического события. Помню, журналисты ещё во время моего детства интересовались этим, у моей мамы хранятся газетные вырезки, повествующие об этой истории.
Семья моего отца Будачи Базановича Кувезина жила в местечке Коктей — да-да, не в деревне, не в посёлке — именно местечке — там было их родовое гнездо, на берегу реки, среди «синих пригорков, синих холмов» (слово «Коктей» с тувинского переводится именно так, и у отца в паспорте так и написано «Местечко Коктей». Дед воспитывал детей в строгости: папа занимался спортом, окончил школу-интернат в Кызыле, институт в Красноярске, и тогда дед приехал свататься к давно присмотренной им невесте — моей маме, Ксении Карповне Кандыковой, которая окончила к тому времени Новосибирский торговый техникум. Да, это было патриархально. Но опытные люди выбирают спутников на долгую жизнь — так и получилось с моими родителями, даже несмотря на то, что они относились к разным национальностям.
Да, наши народы близки по языку, по культуре, но есть и много различий, смешанные браки всегда большой риск. Но в советское время это не вызывало какого-либо особенного противоречия. У нас вообще большая многонациональная семья: тувинцы, хакасы, русские, украинцы, итальянцы. Нет, не ослышались. Никифор Мохов, мамин родственник, во время Великой Отечественной войны попал в плен, немцы интернировали его в Италию, где он был спасён бойцами итальянского Сопротивления. Там он сражался в партизанском отряде, у него родились дети. Сам Никифор погиб в 1945 году, но его дети в 80-х нашли нас, родственников. В первый раз мы встретились в 1981 году в Иркутске — в то время для иностранцев многие территории ещё были закрыты. После перестройки они приезжали к нам в Туву, мы дружим и общаемся до сих пор. Кстати, они говорят на хакасском — их отец в Италии находил время для того, чтобы заниматься родной речью с детьми, пел им хакасские песни.

От первой ноты

В наших семьях музыка была всегда. Мама играла на мандолине, балалайке, семиструнной гитаре — она, кстати, первая показала мне какие-то наигрыши на гитаре. Отец играл на баяне, аккордеоне, балалайке. Вообще все практически родственники владели каким-либо музыкальным инструментом. Тогда было нормально иметь в доме баян, гитару, балалайку — эти инструменты были доступны всем, только фортепиано — дорогое, для особо избранных. Поэтому можно сказать, что музыкальность я впитал с молоком матери. Все в нашей родне были самоучками, играли в разных самодеятельных коллективах — и неудивительно, что среди них в результате вырос и профессиональный музыкант. Кстати, сестра моя тоже музыкант, преподаватель музыки.
Я вот думаю, почему сейчас ругают слово «мультикультурализм», вроде как он в Европе не прижился, и вообще… Но в нашей семье был настоящий интернационализм даже, «о котором так много говорили большевики». У нас в родове огромное количество людей разных национальностей, культур, языков, музык. Я вырос в этом. С большим интересом отношусь к любой музыке, культуре, песне — мне всегда это нравилось. Это из детства ещё. Мы очень солнечно росли.
Школа? А что школа? Испытание? Я так не считаю. Советская школа была замечательной, она на крыло детей ставила, там занимались не только обучением, знания давали, но воспитывали правильно. Я, например, рок-музыкой увлёкся в школе и именно там получил возможность себя реализовать.

Уроки английского

Учитель английского языка Людмила Юрьевна Ломакина у нас строгая была, этот предмет многие не любили, а я сейчас говорю огромное спасибо: знание английского мне очень пригодилось в жизни — на языковой базе, полученной в школе, я прекрасно строил общение в поездках по миру. Вот как хорошо нас учили.
А ещё Людмила Юрьевна давала нам вырезки с песнями «Битлз» из газеты «Moscow News». Можете представить, в советское время, в советской школе — буржуйская газета, в которой аккорды и слова известных песен самого популярного ансамбля?! Это было очень круто. Мы с одноклассником их учили, а потом начали исполнять на танцах. Конечно, были мы популярными очень — на танцы все ходили. Тогда отличники не особенно котировались — в фаворе либо хулиганы, либо музыканты.
Благодаря учителям и завучу по воспитательной части у нас появился ансамбль, а директор школы обеспечил его музыкальными инструментами. Он написал письмо с просьбой помочь в шефские организации, а мы ходили с ним к директорам разных крупных и известных предприятий, и нас принимали. Сейчас, думаю, простой школьник не сможет этого сделать так легко — зайти к директору большого завода с просьбой выделить средства на аппаратуру для школы.
А когда шефы купили нам инструменты, учитель физики выделил приборы некоторые, а у отца одного из одноклассников удалось экспроприировать мигалки гаишные. И мы организовали та-а-акой концерт! В общем, это было торжество школьной демократии в 1978 году в отдельно взятой школе отдельно взятой республики. Многие хают советский период — избыток идеологии, контроль. На мой взгляд, система воспитания была правильной: она взращивала ответственность.
Мы, например, даже в школьном ансамбле не могли петь всё, что захочется или в голову придёт. Существовал список запрещённых коллективов, песни которых мы не могли исполнять. Ещё интересная фишка: ансамбль, который хочет выступать, должен пройти через худсовет. Существовало правило: 80 процентов песен должно быть написано членами Союза композиторов СССР, тексты к ним, соответственно, членами Союза писателей, и только 20 процентов отдавалось самодеятельным авторам. Как правило, в худсовете заседали не музыканты, и пройти через их цензуру не всем удавалось. Когда я занялся созданием своего ансамбля, то два раза не прошли через худсовет. Опять же, в то время, согласитесь, было гораздо меньше музыкальной и текстовой лажи, так что — что было, то было…

О первых гастролях замолвите слово

Правда, несмотря на музыку в школе, я хотел стать спортивным тренером, как мой отец, много занимался спортом, увлекался футболом. Но, к сожалению, зрение стало подводить, и отец сказал, что сделать карьеру в спорте у меня нет шансов. Поэтому, окончив десять классов, я, решивший стать музыкантом, поступил в музыкальное училище в Кызыле. И тут же устроился бас-гитаристом в ансамбль «Аян».
А ансамбль отправили на гастроли по Советскому Союзу на три месяца. Родители мои, конечно, ни сном, ни духом — какие гастроли, поэтому решил сделать всё тайно. Думал — уеду, потом напишу, всё расскажу. Но с чемоданом на пороге встретил отца. «Куда?» — спросил он. «На гастроли» — бледно ответил я. Отец посмотрел на меня, плечами пожал и прошёл мимо. Они же хотели, чтобы сын человеком стал, а я на гастроли…
Любой родитель мечтает, чтобы сын стал гордостью, получил профессию инженера там, юриста, прокурора. Один мой дядя хотел, чтобы я стал технологом пищевой промышленности… Конечно, они все любили музыку, но «музыкант» у них ассоциировался с легкомысленным человеком, бабником, которому на свадьбах наливают, и он поёт себе. И вдруг их родственник, любимый племянник становится музыкантом. И, знаете, я благодарен им за то, что они, несмотря на это, всё равно поддержали меня.
Эта поездка дала мне, 17-летнему, как сейчас бы сказали, подростку, огромный опыт. Как бы ни подсмеивались сейчас над этими ВИА, это была очень профессиональная система, в которой не находилось места кичу, безвкусице, дилетантизму. Для меня большая школа была. Во время гастролей «Аян» записал пластинку на звукозаписывающей студии «Мелодия», работали мы днями, прерываясь только на обед, допоздна учили программу — и мне это нравилось.
Потом начал создавать свои группы. Всегда же хочется самовыразиться молодому человеку. Я тогда много писал стихов, огромное количество, в день по нескольку песен. На русском, позже стал пробовать на разных языках писать. Наивные песенки, наивные стихи — сейчас смешно вспоминать. С другой стороны, это то время, куда ты всегда хочешь вернуться. Но не можешь. Я готов поменять мудрость нынешнюю и знания на ту наивность. Пусть это глупо и по-дурацки, но это будет та молодость, а не нынешнее умничанье.
В ансамблях тогда мы в основном занимались копированием рок-классики, советской и зарубежной. Писали и свои песни. Натёрли мозоли, набили оскомину, но наработали крепкий базис. Можно над нами смеяться, но в этом плане мы стали сильными. И вот на это и легло моё увлечение музыкой народов мира. Помните, в СССР была программа «Радуга» по центральному телевидению. В ней показывали то, что сейчас называется «этно-музыка»: танцы народов Африки, напевы Закавказья, документальные фильмы о чабанах Монголии, играющих на маринхуре. С детства смотрел эту программу, собирал пластинки с музыкой народов мира. И хоть коллекция моя величиной не отличалась, интерес к этому был большой. Постепенно начал экспериментировать, и эти эксперименты оказались интересными и востребованными. Признаюсь, что термин «этно-рок» вызывает у меня усмешку. Раньше был фольклор, фолк-рок — и достаточно. А сейчас приставка «этно» употребляется везде, где можно и нельзя: этно-мода, -кухня,- экология, -туризм и прочее. В большинстве случаев люди не понимают сути этого слова. Надел индийские штаны — и всё, уже «этномэн». Мы начали заниматься фольклорной музыкой — в России группа «Ят-Ха» и Инна Желанная одними из первых взялись за это.

Может, это наивно...

Почему я так много успел? Просто начал рано. Или вовремя. Много работал, много где жил, много где пел. Работал в Екатеринбурге, восемь лет провёл в Москве, жил в Хельсинки, Лондоне и Нью- Йорке. Вернулся в Туву. Воздух родной земли — ничто не может заменить его, даже пусть звучит наивно и пафосно. Но это правда: я вернулся домой именно из-за этого. Осознавал, что Москва даёт больше возможностей, особенно музыканту, тем не менее — вернулся. Мне хотелось больше времени проводить со своими родными. Конечно, они приезжали в Москву, но этот город не то место, где ты можешь быть самим собою, полностью расслабиться. А в Туве — поедешь в степь, горы, на реку… Понятно же.
Я нисколько не жалею, что вернулся. Может, это повлияло в какой-то мере на мою карьеру внутри России, но к тому времени уже удалось вывести группу «Ят-Ха» на международный уровень, и не было такой сильной надобности жить в Москве.
Родина. Она должна быть рядом. По-моему, это одно из основных понятий для творческого человека. Мне повезло родиться и жить в таких местах Тувы и Хакасии, природа которых может вдохновлять человека бесконечно.
На самом деле, это счастье, и к этому просто нечего добавить…

Елена АБУМОВА